За последние шесть лет — пока император Тиберий, удалившись от государственных дел, развлекался на острове Капри (прошел слушок о его пристрастии к мальчикам, едва отнятым от груди младенцам, и к экзотическим животным, доставленным из дальних стран) — Сеян стал самым влиятельным, ненавистным и страшным человеком в Риме. По праву являясь соправителем Тиберия, он своевольно распоряжался в сенате, устраняя своих врагов по сфабрикованным обвинениям, а для укрепления власти в провинциях назначал туда угодных ему людей — таких, как Понтий Пилат в Иудее. Короче говоря, именно это и являлось главной головной болью Понтия Пилата, поскольку Луций Элий Сеян был убит.
И убили его не просто так, а казнили по приказу самого Тиберия за государственную измену и заговоры. Его обвинили также в совращении императорской невестки Ливиллы, которая помогла ему отравить своего мужа, единственного сына Тиберия. Когда на последнем осеннем заседании сената огласили присланный с Капри приказ, жестокий и хладнокровный Сеян, застигнутый врасплох таким предательством, совершенно упал духом, и ему даже пришлось помочь выйти из зала. В ту же ночь по приказу римского сената Луция Элия Сеяна удавили в тюрьме. Его безжизненное тело, лишенное одежды, выкинули на ступени Капитолия, где оно и оставалось три дня на потеху римским гражданам, которые всячески терзали его — плевали, мочились и испражнялись на него, натравливали своих домашних животных, а в итоге бросили то, что от него осталось, в Тибр на корм рыбам. Но со смертью Сеяна вся эта история не кончилась.
Всех членов семьи Сеяна схватили и уничтожили — даже его младшую дочь, хотя она, как девственница, не могла быть по римским законам предана смерти. Поэтому солдаты сначала совершили над ней насилие, а потом перерезали ей горло. Жена Сеяна, давно жившая отдельно, покончила с собой, а его сообщницу Ливиллу обрекла на голодную смерть ее собственная родня. И теперь, спустя почти полгода после казни Сеяна, все его союзники или ставленники, избежавшие законного возмездия, сами покончили с собой, приняв яд или упав на собственные мечи.
Понтия Пилата не ужаснули подобные деяния. Он отлично знал римлян, хотя и не принадлежал к ним по крови. Сеян совершил большую ошибку: ему захотелось приобщиться к римской знати, породниться с императорской фамилией и добиться единоличной власти. Сеян полагал, что его кровь обогатит кровь цезарей. Но вместо этого она обогатила илистые воды Тибра.
Пилат не питал особых иллюзий по поводу своего собственного положения. Несмотря на то что он был вполне достоин занимаемой должности и несмотря на удаленность провинции Иудея от Рима, на нем лежало клеймо ставленника его казненного благодетеля, а кроме того, между ними имелись и другие связи. К примеру, действия Пилата по отношению к иудеям могли рассматриваться как продолжение политики Сеяна: тот начал свою карьеру с проведения своеобразной чистки среди римских иудеев, закончившейся их полным изгнанием из Рима по распоряжению Сеяна, недавно аннулированному императорским указом. Тиберий заявил, что он никогда не приветствовал политику нетерпимости к подданным империи и что во всех притеснениях виноват Сеян с его кознями. Вот тогда-то у Пилата и возникли серьезнейшие основания для тревоги. Последние семь лет Пилат частенько притеснял ненавидимую им иудейскую чернь.
По причине, неясной Понтию Пилату, иудеи, в отличие от прочих подчиненных народов, оставались совершенно свободными от римского права — от службы в римской армии и почти от всех форм налогов, включая те, что платили самаритяне и даже свободные римские граждане в провинциях. По законам, установленным римским сенатом, свободный римлянин мог быть казнен только за то, что посмел вторгнуться дальше двора язычников на храмовый холм иудеев.
А когда Пилату понадобилось собрать дополнительные средства на завершение строительства акведука, чтобы вдохнуть новую жизнь в удаленные от центра районы, что сделали эти мерзкие иудеи? Они отказались платить налог на акведук, заявив, что римляне сами должны обеспечивать жизнь завоеванных и порабощенных ими людей. (Порабощенных! Ну не смешно ли? Как быстро они забыли о своем пребывании в Египте и Вавилоне!) Поэтому ему пришлось «позаимствовать» требуемые на завершение акведука средства из храмовой сокровищницы, и на этом их причитания закончились. Конечно, иудеи продолжали строчить жалобы в Рим, но там у него имелись влиятельные сторонники. Разумеется, пока был жив Сеян.
И вот теперь на горизонте появилось нечто новенькое. Нечто такое, что могло спасти Понтия Пилата, направив в другое русло гнев Тиберия, чьи руки обычно бывали длинными и хватка железной, когда дело касалось репрессалий по отношению к подчиненным, лишившимся его благоволения.
Пилат встал и беспокойно прошелся по террасе.
Он получил доброе известие из своих авторитетных источников — гнезда шпионов и информаторов, жизненно необходимого для наместника в любой провинции. По их сообщениям, в окрестностях Иерусалима появился иудей, который странствовал по пустыням, заявляя, как уже частенько бывало, что он есть inunctus, то бишь помазанный. Такого человека греки называли «христос», что означало «покрытый елеем или священным миром», а иудеи называли «мессия», что означало, насколько понял Пилат, то же самое. Ему сообщили, что подобные явления издавна известны в истории иудейской веры: иудеи истово верили, что в какой-то момент явится человек, предназначенный избавить их из любого мыслимого рабства и превратить весь мир в некий всеобщий иудейский рай. В последнее время желание встретить такого царственного помазанника, казалось, достигло апогея, и Понтий Пилат надеялся, что судьба проявила благосклонность именно к нему. То есть он рассчитывал, что его спасут сами иудеи!
В сложившейся ситуации синедрион, иудейский совет старейшин, поддержал новоявленного спасителя, как и многочисленные ученики его из поселения ессеев, последователей того безумца, который несколько лет назад купал людей в воде. Поговаривали, что он подвергся преследованиям со стороны Ирода Антипы, иудейского четвертовластника в Галилее, чью жену Иродиаду он назвал блудницей, и что Антипа приказал обезглавить этого парня по просьбе своей падчерицы Саломеи. Неужели не будет конца вероломству этих людей? Антипа испугался нового миропомазанника; он поверил, что тот является перевоплощением обезглавленного им любителя воды, вернувшегося, чтобы отомстить четвертовластнику.
Но в этой игре был и третий участник, помещенный Пилатом даже на более важную позицию: римская марионетка, иудейский первосвященник Каиафа, обладавший большей политической силой в Иерусалиме, чем сам Пилат. Каиафа целиком посвятил свою деятельность избавлению от подстрекателей, стремившихся к развалу Римской империи и цивилизованного правления. Поэтому Каиафа и Антипа ненавидели и страшились этого иудея, а синедрион и тот купальщик поддерживали его. Тем лучше. Если этот парень заявится сюда, то Понтий Пилат предоставит самим иудеям разобраться с ним.
Пилат окинул взглядом равнину за западной стеной, где прямо сейчас садилось солнце. Он услышал, что прибывшие войска собираются во внутреннем дворе, как они делали перед каждым весенним праздником. Они помогут совладать с потоком паломников, устремляющихся в Иерусалим на празднование весеннего равноденствия, которое, как обычно, иудеи упорно приравнивают к особо почитаемому ими событию — в данном случае прохождению какого-то духа мимо их домов в Египте более тысячи лет назад.
