Что он несет? Что это за везение, если тебя так продырявили?
– А что с моим пальцем? – Я поднимаю руку.
– Боюсь, что его нет, начиная с первого сустава.
Тощий интерн[4]с неопрятной прической просовывает голову за занавеску. Доктор Беннет издает низкое рычание, приберегаемое специально для подчиненных. Поднявшись со стула, он опускает руки в карманы халата.
– Почему я ничего не помню?
– Не знаю. Боюсь, это не моя специализация. Но мы можем провести тесты. Вам нужно сделать рентген, чтобы установить, нет ли трещин в черепе или кровоизлияний. Я могу связаться с неврологами.
– У меня болит нога.
– Хорошо. Она поправляется. Ваше состояние очень быстро улучшается. Вам потребуются костыли. Скоро придет физиотерапевт и расскажет о программе восстановления ноги. – Взмахнув челкой, он поворачивается, чтобы уйти. – Мне очень жаль, что у вас проблемы с памятью, инспектор. Но будьте благодарны судьбе хотя бы за то, что вы живы.
Он уходит, оставляя аромат лосьона после бритья и превосходства. Интересно, почему хирурги усваивают такую манеру поведения, словно они владеют миром? Я знаю, что должен быть благодарным. Возможно, если бы я вспомнил, что произошло, то скорее поверил бы его объяснениям.
Итак, мне полагалось умереть. Я всегда подозревал, что умру внезапно. Не то чтобы я очень любил риск, просто всегда умел оказаться на кратчайшем расстоянии от опасности. Большинство людей умирают только однажды. Теперь у меня оказалось две жизни. Добавьте еще трех жен, и получится, что я получил от судьбы гораздо больше, чем мне по справедливости полагалось. (Хотя я определенно отказался бы от трех жен, если кто-то вдруг пожелал бы изъять их из моей жизни.)
Ко мне вернулась моя ирландская медсестра. Ее зовут Мэгги, и она улыбается так бодро, как учат только в медицинской школе. Она принесла миску теплой воды и губку.
– Вы чувствуете себя лучше?
– Извините, что напугал вас.
– Все в порядке. Время принимать ванну.
Она откидывает одеяло, но я снова натягиваю его.
– Под ним нет ничего такого, чего я не видела, – говорит она.
– Позвольте вам не поверить. Я прекрасно помню всех женщин, которые танцевали со стариной Одноглазым Джонни, и, если только вы не та девушка, которая сидела в последнем ряду на концерте «Ярдбёрдс» в «Шепердс-Буш-Эмпайр» в шестьдесят первом[5], вы не входите в их число.
– С Одноглазым Джонни?
– Самым старым моим другом.
Она качает головой и смотрит на меня сочувственно.
За ее спиной появляется знакомая фигура – невысокий коренастый человек, совершенно без шеи, зато с модной легкой щетиной. Кэмпбелл Смит – главный суперинтендант[6]– обладает крепким мужским рукопожатием и официальной улыбкой. На нем форма с начищенными до блеска пуговицами, а четкая складка на жестком воротнике грозит вот-вот его обезглавить.
Все, даже враги, заявляют, что Кэмпбелл – отличный парень, однако никто обычно не бывает рад его видеть. Но сегодня я исключение. Я его помню! Это хороший знак.
– Боже, Винсент, ну и напугал же ты нас! – гудит он. – Какое-то время ситуация висела на волоске. Мы все за тебя молились – весь участок. Видишь эти открытки и букеты?
Я поворачиваю голову и смотрю на стол, заваленный цветами и фруктами.
– В меня стреляли, – недоверчиво говорю я.
– Да, – отвечает он, придвигая стул. – И нам надо знать, что случилось.
– Я не помню.
– Ты их не видел?
– Кого?
– Людей в лодке.
– В какой лодке? – Я тупо смотрю на него.
Он неожиданно повышает голос:
– Тебя обнаружили в Темзе почти смертельно раненным, а меньше чем в миле была лодка, больше похожая на плавучую скотобойню. Что случилось?
– Не помню.
– Ты не помнишь стрельбу на лодке?
– Я вообще не помню эту чертову лодку.
Кэмпбелл перестает изображать радушие. Он ходит по палате, сжимая кулаки и пытаясь взять себя в руки.
– Это нехорошо, Винсент. Это совсем нехорошо. Ты кого-то убил?
– Сегодня?
– Не шути со мной. Ты стрелял? Твой пистолет был выписан из служебного арсенала. Нам предстоит обнаружить трупы?
Трупы? Так что же, черт возьми, случилось? Кэмпбелл раздраженно проводит рукой по волосам.
– Не стану говорить тебе о той возне, которая уже поднялась. Но будет проведено тщательное расследование. Комиссар требует ответа. У прессы, черт ее побери, будет удачный день. На лодке, кроме твоей, была обнаружена кровь еще троих людей. Эксперты говорят, что по крайней мере один из них должен был умереть. Они нашли мозги и фрагменты черепа.
Кажется, стены палаты начинают покачиваться и растворяться в воздухе. Возможно, это из-за морфина или духоты. Как я мог такое забыть?
– Что ты делал на той лодке?
– Наверное, это была полицейская операция…
– Нет, – отрезает он, окончательно сбрасывая маску дружелюбия. – Ты не выполнял задания. Это не была полицейская операция. Ты действовал по собственной инициативе.
Мы по привычке буравим друг друга взглядами. На этот раз я побеждаю. Наверное, я больше никогда не моргну. Все дело в морфине. Бог мой, да это здорово!
Наконец Кэмпбелл падает на стул и начинает обрывать виноград с ветки, залезая в бумажный пакет, лежащий на кровати.
– Что последнее ты помнишь?
Мы сидим молча, пока я пытаюсь собрать обрывки воспоминаний. В моей голове всплывают и снова тонут картинки, то резкие, то мутные: желтый буек, Мэрилин Монро…
– Я помню, что заказывал пиццу.
– И все?
– Увы.
Я рассматриваю повязку на руке и размышляю о том, как может чесаться ампутированный палец.
– Над чем я работал?
Кэмпбелл пожимает плечами:
– Ты был в отпуске.
– Почему?
