– О Боже! – простонал он в темнеющее небо.
В одном месте боль мучила особенно сильно. Повернув голову направо, он взглянул на руку, привязанную к телу. Краешек заходящего солнца проглянул сквозь шапку сосновых ветвей у него над головой и ярко осветил весь ужас, словно кто-то на него навел луч электрического фонарика. «Видишь это?» Стоны страждущего обратились в рыдание. Правой руки не было. Убийца отсек ее. Изверг позаботился, чтобы он рассмотрел обрубок – затем и вернул ему очки.
Захотелось закричать в голос, но сил уже не было. Всего-то и удалось произвести шум – издать хриплый, рыкающий возглас, звук умирающего зверя. Закрыв рот и глаза, он вдохнул воздух, собрал во рту слюну и проглотил, ощущая больше вкус крови, чем слюны.
– Боже, помоги мне, – прошептал он. Плечи сотрясались от рыданий. – Прости меня. Помоги мне.
Рыдая, он припомнил слезы своего убийцы: мерзавец плакал даже тогда, когда избивал его. За что? С каждым ударом сердца в голове саднящей болью отдавались слова этого чудовища: «Жизнь за жизнь. Жизнь за жизнь. Жизнь за жизнь».
Сознание вновь покинуло его, и на этот раз навсегда. Голова упала на грудь, но очки удержались на лице. Убийца привязал их к голове жертвы.
Месяц спустя в сотне миль к югу, в Сент-Поле, два брата стояли на песчаном берегу Миссисипи в Хидден-Фоллз и удили рыбу. Заповедный парк петлял вдоль берега у излучины Миссисипи, возле ее слияния с рекой Миннесотой. Ребята находились в самой гуще городских застроек, но здесь их окружали выходы белых известняковых скал и поросшая лесом земля. Прямо напротив них, за рекой, на вершине крутого утеса, примостились каменные строения Форт-Снеллинга, передовой военной крепости 1820-х годов, восстановленной для посещений туристов.
Братья то и дело забрасывали лески на середину водного потока и с отвращением сматывали их обратно.
– Есть что? – кричал один.
– Пусто, – отвечал другой.
Они насаживали на крючки самую излюбленную миннесотской ребятней наживку: ночных ползучек, добытых из земли с помощью шланга для поливки. Хотя рыбаки и вели речи об улове из самых больших радужек-форелек да окуньков-краппи, на самом деле они рады были бы чему угодно, лишь бы годилось для сковородки.
Младший, лет десяти, опять принялся сматывать леску. Крючок что-то зацепил, но на рыбу не похоже: не бьется. Что ж тогда? Леска натянулась и, дрогнув, замерла. Мальчик сильно выгнул удочку, так что та жалобно взвизгнула. «Опять, видно, за палку зацепилась», – решил он. Паводок на реке еще не сошел, и в ней плавало полно всякого мусора. Рыбачок несколько раз подергал кончик удилища вверх-вниз, потом сильно потянул его к правому плечу, почувствовал, как ослабла леска, и снова стал ее сматывать. Подойдя поближе к кромке воды, он перестал крутить катушку и взметнул конец удилища в воздух. Из воды показался какой-то непонятный сверток и качнулся к нему. Леска опуталась вокруг ветки – и еще чего-то. Мальчик посмотрел и дважды моргнул.
– Ли! – завопил он, зовя старшего брата, бросил удочку на землю, отступил на шаг назад, забежал за камень и плюхнулся на попку. – Ли!
Старший держал свою удочку, не сводя глаз с реки.
– Я не стану опять распутывать твою леску. Пора бы самому хоть чему-то выучиться, ленивый обормот.
– Ли!
Брат вздохнул, смотал леску, положил удочку на землю и презрительно взглянул на младшего:
– Да не укусит тебя дурацкая палка.
– Это не палка! – Мальчик перекатился на колени и обхватил руками живот, его вырвало. Малыш закашлялся и заплакал.
– Чего еще разнюнился? – Старший отыскал взглядом удочку, брошенную братом на берегу, подбежал к ней. Взгляд его заскользил по леске, конец которой вел к кромке речной воды. Только что пронесшийся катер нагнал волну, вода перекатывалась через добычу, и он не мог хорошенько ее рассмотреть. Нагнувшись, он поднял удочку и уставился на грязный сверток.
– Вот дерьмо! – Выронив удилище, он попятился от него. Взгляд его заметался взад-вперед по реке, но никого не было видно. Подросток взглянул на противоположный берег реки. Стена деревьев. Трясущимися руками он похлопал себя по карманам джинсов – пусто. Пошуровав в карманах куртки, он вытащил связку ключей и, зажав ее в кулаке, направился к брату, который все еще стоял на коленях и хныкал. Рванув малыша за воротник куртки, он поставил его на ноги и, толкнув вперед, приказал:
– Ходу! К машине.
Они принялись карабкаться вверх по крутому песчаному обрыву, но оступились и стали сползать вниз. Тот, что помладше, ухватился за какую-то высохшую ветку и вполз на поросший травой выступ, старший проделал то же самое. Мальчики побежали по открытой поляне со стоящими там и сям столиками для пикника. Весь зеленый простор прорезала покрытая асфальтом дорога. Старший всматривался в черную ленту, но она была пуста – никого, кто мог бы помочь. Он подозрительно поглядывал на высившийся слева лес и молча клял себя за то, что выбрал такое тихое местечко для рыбалки.
– Ли! – завопил младший, обгоняя на бегу брата.
– Давай, жми!
Автостоянка была уже рядом. Мысли вихрем носились в голове подростка. Этот чертов мобильник в машине или остался на кухонном столе? Он попытался вспомнить, но не смог. Перед глазами стояло все время одно – неопрятный сверток на конце лески его брата.
А чуть выше по реке, в затененной лесистой долине рядом с Миссисипи, лицом вниз лежал мужчина. Повернув голову вправо, он выплюнул изо рта целый комок песчаника пополам с кровью. Попробовал подтянуть колени – и не смог. Ноги были связаны вместе от колен до лодыжек. Другие веревочные петли стягивали его левую руку за спиной. Опираясь на свободную руку, мужчина приподнялся на несколько дюймов. И не смог удержаться: боль была слишком велика. Застонав, он снова рухнул лицом в грязь, издал последний вздох и умер с широко открытыми глазами, прикованными к кровоточащему обрубку на том месте, где была кисть правой руки.
Глава 2
Веревка свесилась между ними, качаясь прямо перед лицами. Она не была частью оснастки: на конце у нее болталась петля. Муж просунул в петлю голову.
– Помоги мне на этот раз, – сказал он.
Она протянула руку и затянула петлю. Веревка потащила его вверх, пока он дрыгал ногами и силился стянуть удавку с шеи. Потом он перестал биться, и она почувствовала облегчение. Не отрывая взгляда от плоских подошв его палубных шлепок, она следила, как он поднимался все выше и выше, пока совсем не исчез.
Она метнулась на корму, чтобы броситься за борт, но увидела, что вода уже стала другой. Голубизну окружала высокая трава, будто зеленые ресницы опушили глаз. Посреди глаза стояла одетая в длинное платье женщина с опущенными книзу ладонями. Она взметнула руками, изогнув ладони, как будто хотела дотянуться до лодки. Потом женщина обратилась в камень.
Бросаться за борт расхотелось: она боялась оказаться в одной воде с каменной статуей. Вместо этого обратила взор к небесам. Небо, до того безукоризненно чистое, теперь портили два круглых пятна света. Она погрозила кулаком лунам-близняшкам и прокричала три слова, странную фразу, которую никогда прежде не произносила: «Жизнь за жизнь!»
