Сейчас она была перегружена работой еще и по той причине, что должность главного хранителя, которую в те дни, когда она только пришла работать в Лувр, занимал Рене Мартэн, еще оставалась свободной, несмотря на то что с момента его странной смерти прошло довольно много времени. И хотя департамент заключил контракт с новым стипендиатом, добрая половина обязанностей Мартэна перешла теперь к Николь.
Помимо этого была еще и телевизионная программа, в которой она регулярно принимала участие. С тех пор как во внутренней части одной из колонн усыпальницы фараона Сети I была найдена статуэтка, она прославилась на весь мир как бесстрашный и прозорливый археолог, став знаменитой, разумеется, и в своей стране.
Все началось с одного рисунка и нескольких иероглифов, начертанных на керамическом черепке, являвшемся частью наследства Гарнье. Николь пришла к выводу, что солнечный диск, обрамлявший голову бога Ра, изображенного на гробнице в Долине Царей, заключал в себе секрет, насчитывающий более трех тысяч лет.
Это была еженедельная программа, и Николь появлялась на экране не более чем на десять минут, но затрагиваемые темы были всегда разными, и подготовка требовала усердной работы с документами. Однако девушка не жаловалась: благодаря передаче она всегда находилась в курсе животрепещущих вопросов своей профессии, которые в противном случае она могла бы и упустить. Кроме того, это обеспечивало и неплохой дополнительный заработок. Но главное, ее собственное эго получало ощутимую поддержку.
И наконец, последнее, чтобы у нее уж точно не оставалось времени на приятное забытье без единой мысли в голове, — Жан, ее нынешний жених и будущий муж. Она познакомилась с ним вскоре после того, как устроилась работать в Лувр, когда на свою первую зарплату сняла жилье в Сен-Жермен-ан-Лэ[4]. Молодой архитектор позвонил ей в дверь, чтобы попросить немного соли… Так завязалось их знакомство. Он был той же ночью в Лаоне, когда силы Зла собрались, чтобы принять ее шефа, но, как это произошло и с ней, его память не сохранила никаких воспоминаний о случившемся.
Сейчас Жан и Николь были полностью увлечены приготовлениями к свадьбе, которую они намеревались сыграть в конце ноября, примерно через полтора месяца. Девушка всегда представляла себе свадьбу так: в один прекрасный день она войдет в церковь, очень красивая, в белом платье, и скажет «да», а ее мать не сможет сдержать слез. Потом состоится великолепное свадебное путешествие. Но ее никто не предупредил о том, что ей придется посвятить часы подбору мебели, занавесок и кухонной утвари; подыскивать краску, которая подходила бы по цвету к полотенцам в ванной комнате (или наоборот); ругаться с плотниками и каменщиками, которые никогда не являлись в назначенное время, и добиваться того, чтобы Жан высказал свое мнение, хотя в последнем случае она поняла, что от этой идеи лучше отказаться. Ей приходилось урезонивать свою мать, когда та начинала ворчать (особенно часто это случалось в присутствии отца), что муж чины ни на что не годятся. А ведь Жан был архитектором! Николь, однако, сумела подготовить план того, как объединить спальню с соседней гардеробной, а также сделала чертеж нового большого окна в зале, которое они с женихом решили увеличить.
Они собирались жить в доме, купленном Жаном в Сен-Жермене несколько лет назад, как раз напротив того здания, в котором она снимала квартиру, переехав из Парижа с намерением поселиться в предместье столицы. Это было маленькое двухэтажное строение, окруженное садом, из которого могло бы получиться нечто стоящее, если бы кто-нибудь им занялся. Вот уже несколько месяцев, с осени, они жили в нем вместе, и хотя первое время Николь и находила симпатичной его модернистскую обстановку в очень «мужском» стиле, которой гак гордился ее жених, но, когда они заговорили о свадьбе и стало ясно, что этот дом станет их пристанищем на долгие годы, она поняла, что ей придется заняться всем самой. Не потому, что у Жана был дурной вкус, нет, просто потому, что… в определенных вопросах мужчины ни на что не годятся.
Покинув свой кабинет, она прошла через комнату секретарей. Сюзанн и Агнесс сидели за своими столами. Очевидно, у них было много работы, и они улыбнулись, увидев, как она вошла. Новый директор, приступив к своим обязанностям, оставил их на занимаемых должностях, и это говорило о его благоразумии, поскольку они обе знали больше, чем кто бы то ни было, о том, как ведутся дела в департаменте. Старшая, Агнесс, мать двоих детей, провела в Лувре полжизни. Веселая Сюзанн была всего на пару лет старше Николь. Все трое стали хорошими подругами.
— Я иду в департамент центральноамериканской культуры, — сказала Николь с порога. — Я и так уже опаздываю Не думаю, что пробуду хам долго. — Она снова взглянула на часы. — Полагаю, что вернусь к перерыву, и мы сходим в кафе, как обычно.
Она махнула рукой на прощание, закрыла дверь и бы стрым шагом направилась к лестнице Директор департамента центральноамериканской культуры лично позвонил ей прошлым вечером с просьбой о встрече.
— Я могу сам прийти к вам, — вежливо сказал доктор Лазерр, — но я хотел бы кое-что вам показать, а это будет проще сделать в моем кабинете
Николь шла на эту встречу, еще раз задаваясь вопросом, какие могли быть причины у директора для разговора с ней. Она его как то видела на междепартаментских собраниях, но ей никогда не предоставлялся случай поговорить с ним лично. Это был человек средних чет, приятной внешности, и Николь запомнились его четкие и ясные выступления на собраниях. Девушка подозревала, что внезапный интерес Лазерра мог иметь какое-то отношение к недавней находке нескольких надписей племени майя обнаруженных в зоне Петена на севере Гватемалы, занимающей центральную часть полуострова Юкатан. Совместная экспедиция работников Лувра, Национального автономного университета Мексики и Университета Гватемалы обнаружила какие-то руины в самой чаще тропической сельвы; до этого момента они не были описаны в научных работах, а следовательно, никто о них ничего не знал.
Эти древние здания, по всей видимости, культового назначения были по большей части довольно сильно разрушены временем и неумолимым воздействием сельвы. Но у одного из них — небольшого храма — внутреннее убранство чудом сохранилось. Маленький алтарь примыкал к стене, покрытой надписями на языке племени майя, и, согласно информации, появившейся в прессе, эти надписи прекрасно читались.
Николь видела в газете фотографию фрагмента находки рядом со снимком улыбающегося Ги Лаланда, эксперта из Лувра, руководившего экспедицией. В статье цитировалось также интервью с археологом, утверждавшим, что еще рано говорить о содержании текста, но уже сейчас ясно, что он обещает быть необычайно интересным. «Хотя в археологии никогда не следует спешить звонить во все колокола, — продолжал Лаланд. — Единственное, что я смело могу утверждать, — заключил он, — эти тексты датируются 630 годом нашей эры, то есть началом позднего классического периода».
«Возможно, доктор Лазерр хочет, чтобы я рассказала об этом в телепередаче, — предположила Николь, заходя в департамент центральноамериканской культуры. — И ладно, а почему бы и нет? Хотя, если честно, я знаю слишком мало о культуре майя».
