— Он не заложил своих обидчиков? Ну он и чудной, этот гусь. Ему ведь было нечего терять, — удивился молодой служащий.
— Он ни разу не пожаловался. Но только вот нюанс в том, что три его сокамерника несколько безвременно друг за другом отошли в мир иной. Первый истек кровью два года спустя: пока он мылся в душе, ему перерезали сонную артерию. Рядом с ним находились пятнадцать заключенных, в том числе и тот, о ком мы говорим, и никто ничего не видел. Можешь мне поверить: если бы кто-нибудь заметил, как он это делает, его бы заложили. Но поначалу его подозревали не более, чем остальных. Второго удушили шнурком в библиотеке. Это случилось через три года после первого убийства. В тот раз тоже вокруг было пятнадцать или двадцать заключенных, да еще и надзиратели, и никто ничего не видел. И наш парень тоже оказался рядом.
— И они ничего не заподозрили, ни директор, ни охранники?
— Я был единственным, кто говорил об этом с директором и с фликами, ведшими расследование. Они мне ответили, что я слишком много сморю кино. Третьего замочили в прошлом месяце. Скажу тебе: этот здоровый детина все время был начеку, старался никогда не встречаться с тем парнем один на один и очень надеялся на свою физическую силу. Он знал, что того типа освободят в январе, и ему не терпелось лично удостовериться в этом. Не повезло, однако: закончил свой жизненный путь на кухне. Я беседовал об этом с новым директором, но тот посоветовал мне не лезть не в свое дело: дескать, не я веду расследование.
— А этот тип, он ни разу не попадался, его никогда не отправляли в карцер?
— Нет, мой мальчик, ничего такого. Ничегошеньки. Все двенадцать лет, что он тут провел, держался очень спокойно. Вел себя образцово-показательно. Только вот думается мне, что этих троих парней убил именно он. Другие заключенные избегали его, они его не любили и, вероятно, что-то подозревали. Он здесь выучился на водопроводчика. Родители два года назад погибли: кажется, их автобус разбился во время туристической поездки. Директор тюрьмы отпускал его на сутки, чтобы он мог поприсутствовать на похоронах, в сопровождении полицейских, конечно. Но этот тип взял и отказался. Впрочем, он даже не принимал ни писем, ни посылок от родителей. Жуткий тип, если хорошенько подумать! Кроме того, он отказывался от отпусков из тюрьмы, предоставляемых судьей по исполнению наказаний. Ну, теперь критический этап его жизни завершается… или только начинается.
— Как зовут этого парня?
— Арно Лекюийе.
В этот момент два охранника вводят в канцелярию маленького человека: тот ступает, опустив голову, сгорбившись. Младший из чиновников с любопытством разглядывает его.
Пожилой, разыгрывая перед своим юным коллегой скепсис и незаинтересованность, оглашает без какой-либо торжественности в голосе постановление об освобождении:
— Арно Лекюийе, родившийся 17 марта 1970 года в тринадцатом округе Парижа, регистрационный номер 900137, содержащийся в тюрьме с 7 января 1990 года. Начиная с сего дня, 2 января 2002 года, вступает в силу постановление о вашем условно-досрочном освобождении. Прежде чем вы распишетесь в журнале о своем освобождении, я должен передать вам сумму в 530 евро — это накопления с вашего личного счета. Будьте любезны указать здесь адрес, по которому вы намерены зарегистрироваться. Я также возвращаю вам ваши вещи: водительские права, государственное удостоверение личности, ключи от дома, адрес которого вы нам сообщили по прибытии сюда, маникюрные ножницы.
Согласно указаниям судьи по исполнению наказаний я также сообщаю вам адрес работодателя, к которому вы обязаны являться начиная с завтрашнего дня, то есть с третьего января, а также адрес назначенного судом психиатра. Вам вменяется впредь находиться под его наблюдением. Первый ваш визит к нему назначен на седьмое января, на половину двенадцатого. Повестку к судье по исполнению наказаний вы получите по вашему парижскому адресу. Несоблюдение данных условий может повлечь за собой аннулирование вашего условно-досрочного освобождения и полное отбытие назначенного вам срока. Если вы согласны, распишитесь здесь.
Секретарь протягивает Лекюийе ручку, тот подписывает постановление об освобождении. Он забирает 530 евро, свои личные вещи и адреса, упомянутые выше секретарем. Он одет в синие брюки, белую рубашку, черный свитер и бежевую куртку. Больше у него ничего нет. Он ждет. Секретарь по внутреннему телефону вызывает охранника. Тот, соблюдая все формальности, открывает дверь секретариата и препровождает маленького человека к выходу. Бывший заключенный все же сохраняет молчание. Они пересекают двор. Проходят контрольно-пропускной пункт и оказываются перед воротами тюрьмы. И вот те со скрежетом, как бы нехотя, открываются. Он на свободе. Все позади.
Молодой охранник, наблюдавший за этой сценой, замечает, обращаясь к своему коллеге:
— Черт, ты прав. Ну и рожа у него! На этого типа смотреть страшно! А глаза! Он на весь мир зол, или что? К тому же он ничего ни сказал, ни слова! Вообще голоса не подал.
— Ты должен научиться понимать заключенных, мальчик. В тюрьме большинство из них ведут борьбу за выживание. Я говорю это не в их оправдание.
— Да, но такого типа нельзя выпускать. Это же бомба замедленного действия. Нужно предупредить полицию о его выходе на свободу.
Его коллега усмехается, давя окурок в пепельнице, и отвечает, покачав головой:
— И что же ты скажешь полиции? «Есть один чокнутый парень, он только что вышел из тюрьмы»? Да они тебя на смех поднимут. Им и без того хватает возни с чокнутыми, разгуливающими на свободе и черт-те что вытворяющими, то и дело совершая преступления и всякие мерзости, на какие только способны люди. И заниматься еще теми, кто, может быть, сотворит что-то подобное… Кроме того, ты упускаешь еще один момент, мой мальчик: человек, отсидевший свой срок, как говорится, отдал долг обществу, ведь после тюрьмы заблудшие должны вернуться в него. Так что, судя по всему…
На самом деле пожилой секретарь не находил столь уж абсурдными рассуждения своего молодого коллеги. «Как бы там ни было, — рассуждал он про себя, — он еще даст о себе знать, здесь или в другом месте, и еще много бед натворит».
2
Мулен, вокзал
2 января 2002 года
Арно Лекюийе только что купил билет на поезд.
— До Парижа, второй класс, — пробормотал он кассирше глухо.
Эти деньги он видит впервые. Когда его посадили, в ходу были франки, а теперь уже евро. В тюрьме им читали лекции об этой денежной единице, но он на них не ходил. Его это не интересовало. Впрочем, его вообще ничто не интересовало. Кассирша испытывает некоторую неловкость перед этим типом и рада, что от него ее отгораживает окошко. Она чувствует облегчение после его ухода.
Взглянув на себя в зеркало в туалете, Лекюийе убеждается в том, что его вид действительно внушает страх, но ведь не может же он целыми днями ходить опустив глаза. Правило номер один: всегда оставаться незаметным. Всегда. Быть таким, как все, серым, прозрачным и призрачным. Он входит в один из привокзальных магазинчиков и покупает солнцезащитные очки, самые скромные, а еще газету и карты. Последним он весьма доволен, играючи перебирает их в руках, заставляет туза исчезнуть и так далее. Именно благодаря своему таланту фокусника он натворил столько дел. Вспоминая об этом, он испытывает сладостную дрожь и думает о своей коллекции, ему не терпится до нее добраться. Как бы там ни было, она надежно припрятана, а если бы ее нашли — вот бы шумиха поднялась!
