но сейчас я иду спать, а утром их шок притупит похмелье».
Глава 2
3 марта, пятница
«Сегодня случилось столько невозможных, странных, невероятных событий, что у меня до сих пор дрожат руки и путаются мысли.
Постараюсь рассказать обо всем по порядку.
Вопреки предостережениям взрослых, с такой прической я выгляжу отпадно.
Новый цвет отлично сочетается с моими необычными глазами. Они у меня реально необычные, совсем как у мамы: большие, грустные, со светло-серой, почти белой радужкой, обрамленной темным ободком».
Черт знает почему, но я весь день горжусь собой: ведь я впервые в жизни решилась на поступок, который заведомо не поймут и осудят. Бросила вызов себе и окружающим, и теперь улыбаюсь как ненормальная. А душу греет воспоминание о несчастных состриженных волосах, спущенных в унитаз.
«Ох, ладно. На самом деле я выгляжу жутко. Родители, когда узрели мой новый лук, одновременно подавились омлетом. Папа долго кашлял и утирал слезы салфеткой, а мама икнула и перешла на вой пожарной сирены. Впрочем, сцена с заламыванием рук не помогла «роскошным локонам» вернуться обратно».
Формально вечером меня ожидает серьезный разговор на семейном совете, но что-то подсказывает, что родители отойдут от шока, забьют на все, и воспитательных бесед не последует.
— Дорогая, а помнишь, как в девяносто девятом я и сам выбривал ирокез?.. — раздался за спиной смущенный голос отца перед тем, как я закрыла дверь.
Что и требовалось доказать…
«В школе даже получилось ненадолго обратить на себя внимание присутствующих: одноклассники заметили мое явление, проснулись и пялились хмуро и враждебно, но пристально.
Паша тоже поднял голову и несколько минут напряженно меня разглядывал, но потом в помещение вплыла Алька, щелкнула жвачкой и, на миг зависнув, выдала, что я похожа на конец света и мое место в дурке или рехабе.
Все натужно заржали — потому что над любой ее репликой надлежит заискивающе ржать, а Паша отвернулся. В его взгляде была… брезгливость?»
Беда в том, что я все равно не хочу верить, что ошиблась в Зорине. Продолжаю искать подтверждение какого-то особого к себе отношения, но его точно нет. Или есть?
Не знаю.
Но в момент, когда он смотрел на меня как на дерьмо, я почувствовала себя настоящим дерьмом.
Я разделалась с контрольной одной из первых, а после, пытаясь прийти в себя, долго залипала на черные ветки деревьев и серое жиденькое небо в окне.
В конце концов, кто они такие и чем лучше меня?! Почему считают свой внешний вид, образ мыслей и увлечения единственно правильными?
Мои кумиры, влияющие на умы миллионов последователей, точно такие же, как я. Но они прожили яркие, искрометные жизни и оставили след в сердцах и истории. Жаль только, что почти все они умерли задолго до моего рождения или когда я ходила пешком под стол, и мне нечего предъявить тупому стаду, которое о них слыхом не слыхивало.
«На второй перемене в коридоре меня отловил директор и препроводил к себе. Долго отчитывал за внешний вид, взывал к совести и здравому смыслу, тыкал в лицо уставом школы.
Но я задала ему встречный вопрос: почему сливкам общества, и в частности его доченьке Алле, можно нарушать дресс-код и ходить в брендовых шмотках вместо формы, а я всего лишь сменила цвет волос, но прослыла чуть ли не преступницей. Он заткнулся. Видимо, понял, что толку не будет. Махнул рукой и выгнал меня из кабинета».
Пора признать: я считаюсь проблемной — замкнутой, огрызающейся, не участвующей в мероприятиях, словом, новенькой, которую приняли в этот элитный зоопарк «на свою шею» только потому, что папино красноречие и кругленькая сумма, пожертвованная на нужды школы, убедили бы любого.
Но рассказать я хотела не об этом.
Самое главное событие дня случилось еще ранним утром, и только благодаря ему я нашла в себе силы продержаться до конца занятий.
«Дорогой дневник, я еще не говорила тебе, что не могу существовать без влюбленности. Мне постоянно нужно быть в кого-то влюбленной: думать о ком-то, с замиранием сердца представлять фантастические сюжеты нашего знакомства, ожидать чуда, задыхаться от предчувствий и просто ощущать на запястье живой пульс.
Я западаю на музыкантов, актеров, персонажей книг, кино и аниме. Только за этот месяц я переболела парой загруженных, неоднозначных личностей из популярной манги, ну и… Пашей. Да, Паша тут как-то выбивается из общей картины, но он, единственный из всех, реален, и в нем, в отличие от остальных «реальных», мне мерещится наличие души.
Но сегодня я, кажется, снова заболела. И сильно.
Возможно, смертельно…
Утром папа свалил на встречу с поставщиками, а мне пришлось добираться до школы в переполненном сто сорок пятом автобусе. Разъяренная толпа, напирая со всех сторон, внесла меня в салон и накрепко прижала к парню… Я отстранилась, подняла на него глаза, и голова закружилась…
Никогда в жизни не видела таких людей — разве что на гребаных записях концертов из девяностых, ну, или во сне.
Очень высокий — выше меня на полголовы. Круто одетый.
Отпадный парень, похожий одновременно на модель, рок-звезду, актера и маньяка. Вот как.
Автобус резко затормозил, я опять впечаталась в него, а он посмотрел сверху вниз — сначала хмуро, потом заинтересованно, а потом улыбнулся:
— Ух ты, эльф!
Через мое никчемное худое тело словно пропустили разряд тока.
Можешь ухмыляться, дескать, в силу нежного возраста и экзальтированности она преувеличивает, но поверь, на сей раз ты ошибаешься.
Один его взгляд вывернул меня наизнанку и перекрыл доступ кислорода.
Потому что этот парень точно знает, что такое боль и одиночество. Он носит в сердце осколок того же мира, что и я.
За остановку до моей, у «Политеха», парень воткнул в уши наушники и вышел.
А я осталась и теперь схожу с ума.
Мне показалось, что он тоже увидел меня насквозь. Что он знает меня».
Но что толку. Предаваться мечтам я умею в совершенстве.
Откладываю ручку и долго смотрю в окно. На фоне мартовского жуткого заката чернеют трубы ТЭЦ, и мне мерещится, что надвигается что-то ужасное. То, от чего не уберечься, и только тот странный парень смог бы заслонить меня от всего мира своими широкими плечами.
Но каковы шансы увидеть его снова? Они ничтожны.
И мне так больно, что нечем дышать.
***
Никому не говорю, но… Когда мне больно, я предаюсь одному долбанутому занятию — селфхарму.
Все это несерьезно, понарошку, лишь игра.
Потому что если попытаюсь осмыслить то, что делаю,
