как будто начнет реветь.
— Красиво можно нарисовать на бумаге и повесить на стенку, а не пачкать постель!
— Я же… Я же… Я же тебе красиво делала, — сначала тихие всхлипы, а потом и рёв прорывается сквозь слова.
Теряюсь тут же, потому что успокаивать не умею. Конфету ей не дашь, а на просьбы перестать она не реагирует.
Дедушка, услышав шум, выскакивает с ворохом белья в руках.
— Ох, ты ж ети-мать… Ну, покачай её что ли⁈
Покачать это хорошая идея. Тяну за собой, всю в слезах усаживаю на сиденье и начинаю раскачивать.
Васька рыдать перестаёт, но слезы ещё катятся по щекам. Мелкие такие, как бисер, которым бабушка вышивает подушки.
— Хватит ныть, тебя никто не наказал!
Упускаю слово «пока», потому что надругательства над простынкой бабушка не перенесёт. Мне иногда кажется, что она очень любит эти тряпки со странной надписью «минздрав».
Раскачиваю сильнее, сердито хмурю брови. Василиса плакать перестает, теперь просто покрикивая и дергая ногами, чтобы, наверное, помочь мне.
Через пару минут мы вместе хохочем, когда девчонка визжит на особо высоком вираже, но веселье длится недолго, как и всегда с рыжей.
Она падает.
Улетает вперед и попадает коленками на насыпанный песок, стесывая их до крови.
Мысленно уже подставляю задницу под ремень, но она не кричит, как ожидаю. Сидит и глотает свои мелкие слезки молча.
А я ползаю рядом и ищу листья подорожника.
Найдя, плюю на темную сторону, и прикладываю к ранкам.
Из одной особо сильно идёт кровь, которую я вытираю снятой с себя футболкой.
— Не плачь, слышишь? Сейчас пройдёт.
Наклоняюсь и дую на круглые коленки, как всегда делает мама, если я ранюсь.
А потом и вовсе зачем-то целую около самой глубокой царапины.
— Вот увидишь, теперь точно пройдёт!
Ближе к вечеру, когда Ваську, отмытую и накормленную, забирают домой, бабушка рассказывает про поездку, достает из сумки гостинцы.
Для меня у неё припасена халва в круглой банке, и я не знаю, чему больше радуюсь: начинке или тому, что потом жестянку можно использовать под червей, когда пойдем на рыбалку.
— А вы чем занимались? Как справились?
Сначала рассказываю я, потом дедушка. Оба оттягиваем признание про разрисованное белье, хотя вот моей вины нет! Он не досмотрел, а я вообще воду таскал!
— Пойдем, покажу, — решается дед.
Простынка в бане замочена в тазу, но бабушка все равно ругается. В открытое окно доносится рассерженный голос:
— Аааандреееей!
* Исп. — Виктор Цой «Хочу перемен»
1986 год
Круговая порука мажет, как копоть.
Я беру чью-то руку, а чувствую локоть.
Я ищу глаза, а чувствую взгляд,
Где выше голов находится зад.
За красным восходом — розовый закат.
Скованные одной цепью,
Связанные одной целью.
Скованные одной цепью,
Связанные одной.
© " Nautilus Pompilius" — «Скованные одной цепью»
Вчера мне исполнилось десять лет. Утром уехали родители, которые вырвались на выходные, и я уже грущу, сидя у окна.
Наташка ещё спит, а бабушка уже готовит у печки.
— Надо было с дедом идти, не скучал бы.
— Тогда бы не проводил родителей, — замечаю.
А я очень хотел с ними увидеться утром, хотя уже через месяц они снова приедут, чтобы помочь с сенокосом. А в конце августа мама заберёт меня, чтобы готовиться к школе.
Но это когда ещё будет!
— Раз так страдаешь, добеги до Шурки? Отнеси Васеньке подарок. Вчера так и не увиделись.
По давней традиции бабушка всегда готовит нам одинаковые подарки. В этом году мне досталась красивая хрестоматия, а Ваське книга сказок. Мы с Генычем вчера сунули нос, чтобы сравнить, где больше картинок.
Девчонке повезло, но она маленькая, ей только и рассматривать рисунки. А я обожаю читать!
Мне, конечно, больше всего нравятся рассказы об индейцах или приключения, а Крокодил, мой друг, везде ищет книги о звёздах. Мне кажется, когда он вырастет, будет летчиком или космонавтом!
— Не хочу, я лучше с тобой посижу, а подарок потом Натаха отнесёт.
Сестра с рыжей врединой дружит вроде, а я держу, как говорит папа, нейтралитет. Чем реже пересекаемся, тем лучше!
— Как знаешь. Шура наверняка блинов напекла, тебя ждёт.
Блины я уважаю. Особенно бабы Шурины: большие и тонкие, как паутинка, и сладкие. Никто больше таких не делает.
— Вот интересно, Васька тоже научится печь блины, когда вырастит?
— Конечно. Шура всем своим внучкам показывает и рассказывает. Васенька еще маловата, но старшие точно уже помогают готовить. Добежишь, сам и спросишь, кто что умеет.
— Да мне неинтересно, — отмахиваюсь. — Я просто думаю, у рыжей не получится, она неловкая.
— Посмотрим, — бабушка улыбается и выкладывает на стол огромный поддон с пирожками.
— Твоим в дорогу хотела, но не успела. Долго провозилась с коровой, неспокойная сегодня что-то.
— Почему? — поддерживаю беседу, чтобы остаться дома.
Бабушка любит поболтать, и с удовольствием начинает рассуждать о причинах поведения Смороды.
Сморода — это наша корова. Черная-черная, с огромными темно-синими глазами. В детстве я был уверен, что она все мои слова понимает.
— Ну да, жарковато сегодня, — соглашаюсь. — Искупаться бы.
— Вот пошёл бы к Шурке, и съездил с ними. Васин папа повезет девчонок на дедовом мотоцикле.
Взвешиваю про себя, чего хочу больше: купаться или не видеть рыжую и её сестёр.
А жара уже дышит в затылок…
Вообще-то от нас пешком можно дойти до моря, но в этом месте оно на удивление глубокое сразу от берега.
Нам пока не разрешают нырять с бетонных блоков, которыми заставлен берег.
— Наверное, она все-таки ждёт подарок, — решаюсь, отлепляя от взмокшей спины ткань. — А купаться точно поедут?
— Точно-точно, — посмеивается бабуля. — Погоди тогда, пирогов заверну вам с собой.
* * *
Громкие крики оглушают, но мы продолжаем носиться у берега, брызгаясь водой, а потом укладываемся в ряд на песок, чтобы увидеть, кого волна выбросит дальше.
Дядя Юра, стоя в воде по пояс бдительно следит за нашими шалостями. Чуть дальше, на песке, загорают старшие Васькины сёстры. Татьяна — самая взрослая у них — нормальная. А вот Ленка и Ирка противные, постоянно нас задирают. У них еще есть Вика, но та редко приезжает, я её и видел-то несколько раз. Из всех сестер вообще только Василису привозят в поселок постоянно, остальных, как говорит моя бабушка, на лето отдают
