прабабушки (назову её разок по-родственному) всё же присутствует. Хоть и весьма специфически настроенный.
— Это ещё что? — рявкает угрожающе. — Ты что творишь, девчонка?
А сама в то же время лихорадочно озирается. И сиденье под собой ощупывает. Поскольку то, естественно, тоже мимикрировало под окружающую среду, и сейчас под мадам… простите, донной — нечто вроде лёгенького, плетёного из лозы креслица, отнюдь не трона, и особо с него не глянешь свысока и не покомандуешь. Напротив: оно низкое, подстраивающееся под человека, и провоцирует к расслаблению. Ниже моего, упс! И придётся теперь кое-кому либо вставать, чтобы вновь взирать на меня, аки горный орёл с высоты, либо, не унижаясь перед «выскочкой и никчёмной неумёхой», всё же глядеть снизу вверх. Как просительница.
Впрочем, поменяем ракурс. Не как просительница, а как гостья на хозяйку. Что, собственно, тоже душевного комфорта ей не прибавляет.
— Это, — любезно сообщаю, решив, всё же, придерживаться второго варианта, — наша с Маркосом библиотека, доставшаяся от уважаемого мага Дамиана. Это наш с вашим правнуком дом в Тардисбурге. И это — мой сон, мой, уважаемая. А потому давайте общаться мирно. Вы же почтенная донна, вы аристократка, вы — дель Торрес, в конце концов, а ведёте себя как, простите, базарная торговка. Достойно ли это настоящей леди? Донны, я хочу сказать?
Не дожидаясь ответа, тянусь к горячему кофейнику и разливаю по чашкам кофе. Моя «гостья» вперяет в меня убийственный взгляд, выпрямляет спину, но разразиться новым словесным потокам не успевает. Ноздри её вздрагивают, втягивая божественный аромат. Она долго, с неверием в глазах ощупывает чашку — горячую! — прикрывает веки, наслаждаясь запахом и, наконец, делает первый глоток.
Нуачо, как говорят мои девочки, не от хорошей жизни она так давеча яблочком наслаждалась. Облик-то Мораны она примерила явно с целью шокировать меня, напугать, а вот обнаружив, что в этой конкретной реальности ощущения куда ярче, чем в её тусклом иномирье, не выдержала, поддалась соблазну, вкусила. Могу понять. В загробном мире остаётся лишь память о красках, вкусах и запахах, там всё тускло, всё вполсилы, а то и в одну десятую. А хлебнуть настоящего живого кофе, вдохнуть целый букет ароматов — как бы снова почувствовать и себя живой…
Иногда я и сама не понимаю, как именно у меня во сне получается то или иное действие. Просто… хочу — и оно происходит. Вот и сейчас: на крае стола, что ближе к донне Сильвии, появляется огромное блюдо с одуряюще пахнущей выпечкой, воздушными пирожными, пирамидками шоколадных трюфелей. Последнее — небольшая шалость с моей стороны, ибо каждая конфетка — крошечный шоколадный череп, радостно улыбающийся. А сами пирамидки повторяют в миниатюре груды черепов в фальшивом склепе.
— Дешёвый трюк! — фыркает ведьма; впрочем, заметно умягчённым тоном. — Не пытайся меня подкупить, девчонка!
— Иоанна, — поправляю мягко. — Это на тот случай, если вы так и не удосужились узнать моё имя. Это не подкуп, донна Сильвия, это лишь вежливость по отношению к гостье, пусть, скажем так, и не… неожиданной.
— Незваной, что уж там, — бурчит она. — Потрудись называть вещи своими именами. Я-то с тобой не особо церемонюсь.
Сладости так и притягивают её взгляд, но держится она стойко. Одним махом допив кофе, отставляет чашку на край стола. Прочно ухватившись за подлокотники — привычный жест, призванный, видимо, вернуться во властную ипостась — глядит на меня требовательно.
Приходится вновь перехватывать инициативу.
— Вы хотели о чём-то поговорить, донна Сильвия?
Именно поговорить. Не потребовать, потому что мне это не подходит. Не попросить, поскольку такой вариант не устроит Сильвию. А так вот, нейтрально.
— Ладно, твоя взяла.
А ведь она на меня с неприкрытым уважением смотрит. И взгляд у неё — классический тяжёлый и вдумчивый Торресовский взгляд. Тоже ведь родственница теперь. А нашему матриарху вообще матушка. Поэтому я и сдерживаю на привязи невольно рвущееся раздражение. Ради донны Софьи потерплю.
— Ладно, — повторяет она с досадой. — Поговорить, так поговорить. У вас ведь скоро праздник в честь именин? Не удивляйся: есть у меня в мире живых свои глаза и уши, я много чего знаю… И я, в конце концов, не законченная злодейка, и помню ещё, что не просто ведьма, по силе равная архимагу, но ещё и мать. Моей девочке исполняется первых сто лет. И я не могу оставить её без подарка.
Девочке?
После секундного ступора соображаю, что речь идёт о Софье Марии Иоанне. Столетней девочке, да уж…
— Ты на её стороне, И-о-ан-на, — моё имя она выжимает из себя подчёркнуто вежливо, но с долей ехидцы, — и мне это нравится. Ты меня поймёшь. И не откажешься посодействовать. Поскольку то, чего я хочу… Гм. Организовать ей этакий своеобразный подарок. Такой, что и тебе понравится.
Да? У нас с этой ведьмой могут быть общие интересы? Вежливо приподнимаю бровь.
— Мне нужна Мирабель, — заявляет старуха. — Та стерва, что вот уже больше четырёх десятков лет портит жизнь моему внуку, но главное — моей девочке. Мне это надоело. На развод Тимур не пойдёт, из дома эту тварь не выгонит — он к ней, видите ли, слишком привязан. А вот если она естественным, так сказать, путём уйдёт из жизни — освободит сразу всех. И всем станет легче дышать, в том числе и тебе. Особенно тебе. Ну что, хороша идея?
* * *
Иногда я не стесняюсь отзываться о себе в шутку, как о пресловутой птице Говоруне: «Отличается умом! Отличается сообразительностью!» Но сейчас явно не тот случай. Я опять подвисаю, не в силах понять услышанное. Слова, вроде бы, ясны, но вот со смыслом какая-то неувязочка.
— В чём, собственно, идея? Убить Мирабель?
Донна Сильвия с досадой отмахивается.
— Почему сразу «убить»? Чем ты слушаешь? Я же говорю о естественной, так сказать, смерти. Почти.
— Почти смерти или почти естественной? — ехидно уточняю. — Между прочим, это вы тут недавно ратовали за обзывание вещей своими именами, так что не уклоняйтесь! Давайте уж, чего там! Чем, по-вашему, я могу помочь в этом деле? И с чего, собственно, вы взяли, что я соглашусь?
— А разве она не отравляет тебе жизнь на каждом шагу? Не гадит то и дело? Не…
— Нет, — спокойно отвечаю я.
Донна Сильвия давится очередной тирадой.
— Нет? Не лги! А кто пытался тебя убить?
Пожимаю плечами.
— Ну, натворила Мири дел
