— Обувь! — крикнули ему.
За этот окрик он тоже был благодарен, как и за то, что криминалисты уже накрыли тела пластиком, что делало это непостижимое, но разворачивающееся в такой знакомой комнате действие каким-то нереальным. Он старательно тянул время, неспешно натягивая пластиковую накидку, шапочку и бахилы. Куда спешить? Никто из тех, кто лежит в комнате, не восстанет и не исчезнет.
2
Пока смерть не разлучит их.
Неестественно перекошенное тело Лидии Хаммерсенг лежало у лестницы, ведущей на второй этаж. Перевернутое инвалидное кресло валялось у стены. Возле двери в гостиную на спине лежал Георг Хаммерсенг. Должно быть, они пролежали так довольно долго: в комнате неприятный запах, тела распухли, кожа отдавала синевой, а местами приобрела темно-серый оттенок. На линолеуме со старомодным узором виднелись темные пятна высохшей крови и трупной жидкости. В комнате было холодно, и, когда Трульсен, который, очевидно, руководил следствием, начал излагать Валманну подробности, изо рта его шел пар. «С точностью определить время смерти очень сложно, ведь здесь чертовский холод».
Совсем недавно Трульсен получил звание инспектора полиции и к своему новому положению относился со всей серьезностью. Кое-кто даже считал эту серьезность излишне преувеличенной, и к нему быстро приклеилось прозвище «Снупи» — во многом благодаря его длинному носу и худощавому лицу. Из-за холода он шмыгал носом через каждое слово.
— Грустно это все, — выдавил он. Искренности в его голосе было не больше, чем у сотрудника похоронного бюро. — Но работа есть работа. От нее никуда не денешься…
Валманну не хотелось смотреть ему в лицо, и поэтому он оглядывал обстановку, которая была удивительно знакомой, несмотря на все те годы, которые прошли с того момента, когда он в последний раз заходил сюда. А потом его взгляд остановился на лежавших на полу телах.
На смертном одре — вместе.
Печальная история: умерев, двое стариков так и лежали в доме, и никто даже не заметил этого, никто не спохватился и не забеспокоился. Да, печальная история, ведь именно в печали и радости эти двое поддерживали друг друга и прожили всю жизнь вместе. Очевидно, Лидия Хаммерсенг разбилась, неудачно съехав с лестницы на своем инвалидном кресле. Тело ее мужа лежало в нескольких метрах от нее, полголовы было снесено выстрелом, а дробовик все еще лежал на том месте, куда упал, когда рука Георга разжалась.
От холода Валманна охватил озноб. Рюстен вошел в дом вслед за ним и теперь стоял в стороне. Прервав свои занятия, трое криминалистов выпрямились. Никаких фотографий для документального подтверждения. Никто не проронил ни слова. Все чего-то ждали от него.
Наконец Рюстен подал голос:
— Это же они?
Валманн кивнул. В этом он не сомневался, хотя и видел их в последний раз много лет назад. В великолепных светлых волосах Лидии Хаммерсенг появились седые пряди, но сами волосы казались удивительно здоровыми и густыми даже после смерти, а сама она оставалась по-девичьи хрупкой. Георг, благодаря спортивной молодости и постоянным тренировкам в более позднем возрасте, сохранил прекрасную физическую форму. Выстрел не повредил нижнюю часть лица с выразительной, хорошо ухоженной бородой. Даже постарев, они продолжали оставаться красивой, привлекающей всеобщее внимание парой: моложавые, годы как будто щадили их. От этого Валманну стало еще хуже, и он вспомнил, как, бывало, переходил на другую сторону улицы, чтобы не столкнуться с кем-нибудь из них. А ведь можно было так и не поступать.
— Да, они.
— Я знал, что вы были знакомы. — Очень в духе Рюстена. Воплощенная деликатность и забота. Для полицейского он слишком хорош, подумалось Валманну, лучше бы он стал священником.
— Спасибо тебе.
Внезапно он понял, что здесь ему больше нечего делать. Свой долг он исполнил.
В обмен на заботу Рюстен получил опознание тел. Трульсен заложил руки за спину и стал похож на нетерпеливого патрульного — кем он, собственно, и был совсем недавно. Остальным надо опять заняться делом. Сейчас не его дежурство, поэтому Валманна больше здесь ничего не удерживает. Это радовало, но одновременно вызывало раздражение.
— Черт, ну и холодрыга, — сказал он, засовывая руки в карманы. — Что ж, поеду, пожалуй, домой.
— Сейчас Анита приедет, — сообщил Рюстен.
— Анита?
Конечно — у нее сегодня ночное дежурство. Пятница, мало желающих дежурить.
— Она сейчас разбиралась с заварушкой в Станге, там была какая-то неудачная вечеринка.
Хедмарк, конец апреля, вечер пятницы. Пора бы весне заглянуть сюда, но вместо этого пришли холода. Подросткам самое бы время на улицу, но приходится сидеть в четырех стенах.
— Ладно, побегу, — сказал он.
— Знаешь… — Рюстен, оказывается, еще не закончил. — Ну, может, тебе интересно, я разговаривал с Моене.
— И что?
— Она отдала это дело Аните. Ты же знаешь, как она к такому относится — личная заинтересованность и так далее.
— Я знаю. — Он махнул рукой, развернулся и пошел к машине. Ему хотелось казаться равнодушным. Будто ему все равно. Спасибо за заботу и счастливо оставаться. Но его внутренний кулак сжался. Начальник полицейского участка Йертруд Моене просто боялась, что кто-то лично заинтересован в расследовании, — вот в чем все дело. А вовсе не в том, что следователь и жертва преступления могли совершенно случайно оказаться знакомыми.
«Преступление…» — думал он, садясь машину, заводя мотор и включая обогреватель на полную мощность. То, что он увидел в доме на краю леса, было до странности не похоже на преступление. Очевидно, Лидия Хаммерсенг, ставшая инвалидом в результате несколько раз неудачно прооперированной ноги (если ему не изменяет память, были даже разговоры об установке протеза), случайно упала с лестницы вместе с инвалидной коляской и сломала шею. Ее супруг, придя в отчаяние, понял, что его жизнь без нее не имеет смысла, а дальше ему, опытному охотнику, только и оставалось, что взяться за дробовик.
Таким произошедшее казалось следователю, который лично знал умерших, даже если и знал он их много лет назад. К тому же, если Анита ведет это дело, он все равно будет в курсе расследования. Они жили вместе уже почти четыре месяца, и их партнерство (во всех смыслах) было плодотворным. Настолько плодотворным, что у него все сжималось внутри, когда он думал о трагедии, постигшей хозяев виллы Скугли, и о Георге Хаммерсенге, который, прожив в браке почти пятьдесят лет, не оставил свою супругу и в смерти. Полвека — в печали и радости.
3
Анита пришла домой около двенадцати. Он сидел и читал.
— Я слышала, ты туда заезжал, — были ее первые слова.
— Рюстен позвонил. Он знает, что я был знаком с ними. Я пробыл там самое большее десять минут. — Он будто оправдывался и просил прощения, и это раздражало его. Ему нечего оправдываться и не за что извиняться.
