решило атаковать мой желудок. Он булькал и сжимался, выбрасывая желчь в основание моего горла. Я поморщился и подавил рвоту.
Я вернулся к столу, прислонился к нему, чтобы не упасть, и стал рассматривать остатки судьбы, которая, как я был уверен, ожидала меня всего несколько мгновений назад. Воспоминания о бритве и обострившихся чувствах кружили голову.
Если бы стук в дверь раздался хотя бы на несколько секунд позже, я был бы уже мертв.
Телефон своим непрекращающимся звонком вернул меня к действительности.
Достав из шкафа бутылку, я отбросил пробку в сторону и сделал большой глоток - алкоголь обжег мой и без того расстроенный желудок.
Я на мгновение зашатался: похмелье теперь долбило по вискам маленькой киркой. Я провел руками по своему телу, словно желая убедиться, что я все еще цел, все еще здесь, все еще реален, а затем заметил бритву на кухонном столе.
Я осмотрел запястья. Никаких порезов.
Телефон, подумал я, проклятый телефон. Наконец я добрался до него и прочитал номер. Мой отец.
Я не был уверен, что смогу вынести еще что-то, поэтому решил отправить звонок на голосовую почту. Но моему отцу было семьдесят три года, и он жил один. Несмотря на то что в лучшие времена наши отношения практически не складывались, когда он звонил, я считал своим долгом ответить. А может, я просто хотел, чтобы эта чертова штука перестала звонить.
"Стэн, - прорычал он, как только я ответил. "Ради всего святого, не торопись отвечать на звонок, радуйся, что он не экстренный".
"Я был в другой комнате", - сказал я со вздохом. "Чем могу помочь, папа?"
"В другой комнате? Ты живешь в коробке из-под обуви".
"Есть какая-то причина для этого звонка?"
"Следи за своим тоном со мной, парень".
Его речь была невнятной, что означало, что он уже пьян. Поскольку у меня изо рта пахло алкоголем, я сначала подумал, что не должен его осуждать. Но потом вспомнил, кто он такой, и продолжил. "Ты уже пьешь?"
"Это не твое собачье дело. Я взрослый человек, я делаю то, что хочу".
"Я как раз выхожу за дверь", - сказал я ему. "Что тебе нужно?"
"Я перед тобой не отчитываюсь".
"Да, я понял, забыл, что спрашивал. Что случилось?"
"Мне нужно поговорить с тобой, черт возьми, ты думаешь?" То, что началось как легкий кашель, быстро превратилось в булькающий хрип, за которым последовал громкий плевок, а затем резкий вдох. "Господи", - простонал он. "Эти мои чертовы легкие".
"Ты в порядке?"
"Нет, ни хрена я не в порядке. Тебе кажется, что я в порядке?"
Я опустил бутылку и крепче сжал телефон другой рукой, представляя себе, что это его шея. "Опять куришь сигары?"
"Никогда не прекращал".
"Доктор Апте сказал тебе..."
"Я перестал ходить к этому шарлатану", - огрызнулся он. "Апте, что это за чертово имя? Что случилось с обычными американскими именами?"
"Американских имен не бывает".
"Не начинай нести эту политкорректную либеральную чушь про дебилов, парень. Апте может поцеловать мою мохнатую белую задницу. Что, черт возьми, он вообще знает?"
"Он врач".
"Да, из Индии. Эта страна - ведро дерьма. Пожалуйста, я бы не позволил одному из этих людей лечить мою гребаную кошку". Он снова кашлянул. "Я хочу сказать, что найти американского врача не должно быть такой уж большой проблемой. Может, ты и найдешь бабу, но кому нужна какая-то юбка в качестве врача? Как, черт возьми, я должен воспринимать девушку-врача всерьез, если я знаю, что она подставляет ноги или задницу и ее трахают? Да ладно, я что, должен ее слушать? Если я хочу, чтобы баба возилась с моими яйцами и засовывала палец мне в задницу, я найму проститутку".
Видения преследовали меня, тянули назад.
"В любом случае, - продолжил он, - кроме них, здесь сейчас только кучка карри-болтунов и косоглазых гуков. Проклятый позор".
По крайней мере, об этом знал мой отец. Он сам довел себя до такого позора, который мало кто мог себе представить и тем более достичь. "Папа, у меня много дел, что тебе нужно?"
"Мне нужно, чтобы ты зашел в дом".
Я провел рукой по волосам. Они стали влажными от пота. Я все еще чувствовал головокружение, растерянность и страх. Что, черт возьми, только что произошло? Что, черт возьми, произошло?
"Эй, ты вообще меня слушаешь, парень?"
"Да, извини, зачем я тебе понадобился?"
"Это важно".
"Должно быть, папа, ты же не за углом".
"Это час езды, перестань вести себя так, будто я на другом конце света".
Если бы.
"Может, подскажешь?" спросил я, не сводя глаз с двери.
"Лучше сесть и поговорить об этом как мужчины".
"Да, хорошо. Давай я тебе перезвоню, еще не знаю, как у меня расписание на ближайшие дни".
"О, прошу прощения за беспокойство, сенатор Фальк. Ваше расписание, ты что, издеваешься? Ты работаешь в закусочной, а не в Пентагоне. Должно быть, это так напряженно и суматошно - быть инженером по чистке посуды и все такое. Попробуйте сделать мою работу за сорок с лишним лет. Я надрывал задницу по десять-двенадцать часов в день на стройке, был рабочим человеком, настоящим мужчиной, выполняющим настоящую работу. И вот ты здесь, мой сын, мой единственный сын, мой единственный чертов ребенок, с руками из посудомоечной машины и слишком занятой, чтобы навестить своего отца. Иисус, Мария и Иосиф, что я сделал, чтобы мне так повезло, а? Гордость, я просто лопаюсь от нее".
Вместо того чтобы ответить, я сосредоточился на том, чтобы ослабить хватку, пока телефон не разлетелся вдребезги в моей руке. Как всегда, при звуке его голоса нахлынули воспоминания, и все они были плохими. Испорченные, мерзкие и отталкивающие, как и мой старик. Я тряхнула головой, надеясь, что это поможет их отогнать. Почти получилось.
"Сегодня", - выдавил он. "Сегодня утром. Уезжай сейчас же, понял?"
"Я тебе перезвоню". Я отключился, прежде чем он успел сказать что-то еще.
Все мы находим способы проявить власть и контроль, когда это возможно, какими бы презренными они ни были. Когда дело касалось моего старика, я хватался за то и другое при любой возможности и любыми доступными способами. Я бы пошел к этому жалкому сукину сыну и выяснил, чего он хочет, в какой-то момент до конца дня, но это будет тогда, когда я буду чертовски хорош и готов.
Сейчас же у меня были другие заботы.
"Плохие сны", - пробормотал я.
Бритва на столе лежала нетронутой и неиспользованной, поблескивая от презрения.
