безразличием: Роза опять лучше всех сделала реферат/контрольную. «Ну, это же Роза! Это ожидаемо».
В школе я еще пыталась быть как все. Как-то в пятом классе написала диктант по русскому на два, со специальными глупыми ошибками. Но учительница, а с ее подачи и все мои одноклассники посчитали, что я издеваюсь над ней. Быть лучше всех – это всегда было легко, а вот такой, как все, – для меня невыполнимая миссия. И сейчас я даже рада, что она всегда проваливалась.
Глава 2. Джон Расселл. «Маленькая девочка, показывающая вишни»
Утром 14 февраля меня разбудил мягкий поцелуй в шею, потом нежный укус за мочку уха. Непривычный запах утреннего мужчины, готового к работе. Обычно он предупреждал о своем визите и никогда не пользовался личным ключом.
– Сколько времени? – неромантичное приветствие от меня.
– Время утренних поцелуев, – и попытка романтичного приветствия от него.
После всех утренних романтичностей мы устроились на балконе: вынесли столик, поверхность которого быстро покрылась пушистыми снежинками, бокалы с шампанским и купленные им круассаны, укутались в одеяльные облака и молча наблюдали за просыпающимся городом: снежинки в интригующе-оранжевом свете фонарей, превращение темно-синего бархата ночи в василькового цвета утро, редкие прохожие уже с утренними букетами из круглосуточного магазина «Розы за 49 рублей», приятно-колючий мороз и запах весны. Не цветочно-дурманящий, а такой, какой бывает только в феврале. Свежий, солнечный и только обещающий тепло, но сам еще холодный-холодный. Шампанское щекотало, в голове были только легкие мысли. Я рисовала на заснеженном столике сердечки, он гладил меня по волосам. Нам было так красиво. Все как я люблю.
– Понравилось? – Он поцеловал мое запястье с ароматом новых духов, о которых я так мечтала (как думал он), – «Lost Cherry» от Тома Форда. Он считал, что я без ума от аромата или недоступности Тома Форда для моего бюджета, а меня всего лишь очаровывала игра слов в названии.
– Очень. – Шампанское помогло мне восторженно улыбнуться. – Спасибо.
От его материальных подарков мне всегда было не по себе. Этого завтрака было бы достаточно. От большего я начинала чувствовать себя содержанкой, иногда в моей голове мелькали слова и похуже.
«Но ведь я сама ничего не просила», – утешала я себя. Мне нравится быть с ним и безо всяких подарков. У него такой живой ум, грамотная и уверенная речь. Он всегда говорит очень спокойно; не снисходительно, а по-доброму смеется над моими проблемами. Он именно тот, про кого говорят «с ним как за каменной стеной». Но за его стеной не я, а его семья. И нет, я не ревную. Я не люблю его, так, слегка влюблена. И то, когда мы вместе. Когда его нет, я почти не скучаю. Нам просто удобно друг с другом. Я знаю, что, если он меня бросит, мне не будет больно. Я уверена, что в любой момент сама могу расстаться с ним. Как и со всеми до него.
Вообще, у меня никогда не было никаких требований к мужчинам. Я не могла описать качества, которые мне нравятся в целом в мужчинах. Какой он, мой мужчина? Единственное, чего я хотела, – чтобы меня любили, чтобы я была нужной кому-то. Быть желанной, а кто меня желает – не так уж важно. Я таяла, когда мне говорили о том, как я им нравлюсь. И мужчины мне нравились только за то, что им нравилась я.
В свои 20 лет я ни разу не влюблялась до сумасшествия, до желания быть всем для кого-то. Может быть, никто не влюблялся? Прочитали в книжках, что есть такое, и придумали себе.
Я точно не влюблюсь. Потому что, как бы ни было хорошо сейчас, потом будет больно вдвойне.
«Долго и счастливо» – это сказки. Редкие исключения только подтверждают это. Все красивое надо оставлять в памяти красивым, пусть и мгновением. Пока не промелькнуло в голове «может, это мое “навсегда”?». Выбрасывать букет цветов до того, как засохнет. От сухих лепестков между книжными страницами – только рассыпающееся прошлое и никакой надежды на цветущее будущее.
– Не замерзла?
– Только нос.
Он быстро чмокнул меня в ледяной нос.
– Пойдем в комнату, у меня есть еще полчаса.
– Потанцуем? – С ним мне нравится быть такой трогательно-милой.
– Серьезно?
Я быстро закивала, умилительно округлив глаза. Просто вдруг стало так одиноко. Захотелось прижаться к нему и почувствовать, что кто-то рядом со мной дышит.
Он немного испуганно посмотрел на меня. Мы уже почти год встречаемся, а я ни разу не просила остаться его подольше, не обижалась из-за отмены свиданий и уж тем более не заводила разговор «когда ты уйдешь от жены?». Видимо, он подумал, что сейчас начнется.
А я просто включила «Dream a little dream of me» в исполнении Дорис Дэй и положила голову на его широкую грудь. У меня есть слабость к мужской груди. Это непередаваемое чувство покоя и защищенности, когда тебя прижимают крепкими руками. Иногда просто хочется полностью принадлежать кому-то и быть уверенной, что ты нужна. Наверное, так у всех девочек, не знающих, что такое «папа».
Прикосновения всегда были моим лекарством от одиночества, от этого тугого, давящего кома в груди. Раньше он растворялся в те редкие минуты, когда мама держала меня за руку. Обычно это бывало, когда мы куда-то опаздывали. Она больно-больно сжимала мою ладошку и тащила за собой. А я растворялась в этом ощущении, потому что вдруг становилось легко дышать. Сейчас этот ком в груди почти всегда со мной. Чуть легче становится, только когда я прислоняюсь щекой к Сашкиному плечу, или как сейчас, чувствую у лба сильную мужскую грудь.
После того как он уехал, я плюхнулась на смятое постельное белье и прорыдала половину утра. Сама точно не могла объяснить себе почему. Отчасти потому, что мне нравится себя жалеть. Как нравится чувствовать легкую боль, нажимая на заживающий синяк. Тем более что после того, как хорошо порыдаешь, становится легче. «После бури» – любимое состояние души и природы. Но не в том случае, когда не знаешь причины рыдания. Я выплакала все слезы, а стало еще хуже. Необъяснимая тоска застряла где-то между горлом и легкими. Приходилось долго-долго выдыхать весь воздух, который будто увеличивался в объеме, попадая внутрь.
Когда я начала понимать причину моей тоски, стало еще хуже. Мне стало ясно, что я всегда буду хотеть вот таких вот неправильных отношений. Чтобы они были невозможными, чтобы душили, как плющ, отравляли, напоминая, что сейчас я дышу. Мне не хочется сейчас (и вряд ли захочется когда-нибудь)
