воду с лимончиком.
Наблюдения за этим типом стали моей отдушиной. Он единственное живое и постоянное, что меня окружает.
Все лето я проработала в магазине тканей, что любая моя подруга из компашки Егора сочла бы абсолютным падением. Там я потребляла минимальную дозу общения с кем-то живым. Люди по ту сторону прилавка менялись, были непредсказуемыми и не всегда приятными. Никогда не знаешь, кто войдет в двери: милая девушка или скандальная тетка. А что-то стабильное – это сосед. Как выяснилось, вот что мне нужно в режиме одиночества. Видеть рядом хоть кого-то живого. Быть может, стоило завести кота вместо гипсовой копилки.
Первые дни я не понимала, куда мне идти, если вдруг загорится квартира, что делать, когда приснится кошмар или одолеет бессонница. Я по жизни боюсь темноты и подозрительных теней, скользящих по стенам от фар проезжающих мимо дома машин. Все обострилось в одиночестве. Мне нужно, чтобы что-то шевелилось в радиусе видимости и в случае чего я знала, что оно настоящее. И когда за полночь я выхожу на балкон, чаще всего вижу, как за столиком, приставленным к панорамному окну, сидит сосед и печатает что-то на ноутбуке. Я ни разу не рассмотрела его лица и детали внешности просто додумываю. Они мне, в сущности, неинтересны. Он мог бы быть старым дедом, сорокалетней женщиной или прыщавым подростком. Это все не так уж важно, я просто надеюсь, что, если из-под кровати вылезет монстр, смогу выбежать на балкон и крикнуть: «Эй, сосед! Помоги!» Ну не он, так его ретривер прибежит.
Смотрю на часы, и тут же настроение падает. Пора. Беру в импровизированном гардеробе, сделанном из картонных коробок, красную рубашку и накидываю на плечи, потом возвращаюсь к окну. Сосед тоже куда-то собирается, видимо пробежка была сегодня не по графику – пока я была в душе.
– Ну что, Персик… Как ты там меня учил? – Облокачиваюсь на подоконник, смотрю коту в навечно застывшие глаза. – Мне плевать на сплетни. Мне плевать на то, где я живу, кем работаю и во что одета. Я свободная и могу делать что хочу. Меня никто не сможет задеть. – Персик не отвечает, как обычно, я же отсчитываю пару секунд, будто жду, когда его гипсовая пасть раскроется и он заговорит. – Я вернусь в строй, снова найду друзей и снова стану центром своего гребаного мира. Дай пять!
Оглядываюсь по сторонам, не забыла ли чего, и, как всегда, прихожу в уныние. Моя квартира, доставшаяся от бабули, сейчас не в лучшем состоянии. Старый полопавшийся линолеум прикрывают потертые ковры. От разваливающихся шкафов и сломанного дивана пришлось избавиться. Кровать в спальне скрипит, а на кухне такие древние шкафчики, что я всерьез опасаюсь, как бы однажды они мне не рухнули на голову. Тут очень-очень плохо, и, когда я всерьез ушла от Колчина и перевезла в эту квартирку вещи, весь первый вечер прорыдала как дура оттого, насколько же это жалкое жилище. Сейчас стало немного лучше, но не настолько, чтобы я не мечтала о ремонте или не вспоминала нашу с Егором крошечную, но идеальную, как с картинки, студию. Всякий раз иду домой и заставляю себя не думать об этом, потому что мысли никогда не останавливаются только на стильной плитке под бетон или виде из окна – они непременно идут дальше. К самому Колчину.
Я не видела Егора два месяца. Он за это время съездил со своими друзьями в отпуск к морю, о чем писал мне в безответных сообщениях. Завел какую-то интрижку, если верить соцсетям, где меня чуть ли не отмечали, чтобы я все точно увидела. Начал новую жизнь – про это был отдельный пост. И превратил меня во врага народа. Каждый его друг написал мне какую-то гадость, будто мы не четверокурсники, а четвероклассники. Все бывшие подружки из большой тусовки Егора, что общались со мной как с его девушкой в течение двух лет, стали активно обсуждать меня за спиной. Я точно знала, что многочисленные друзья и знакомые бывшего распространяют самые мерзкие слухи, но, наверное, после двух лет отношений это что-то естественное. Почему-то все были уверены, что я изменила Егору, что он выставил меня за дверь и, кажется, что я бросила институт.
Я же в это время просто искала машину времени, чтобы вернуться в беззаботное семнадцатилетнее лето под плейлист трехлетней давности, и обманывала мозг, как могла.
Смешно было снова торчать на балконе с ноутбуком и сериалами, шить фатиновые юбки и смотреть запоями фильмы. Красить губы черной помадой, не делать бежевый маникюр. Последние два месяца я занималась тем, что притворялась кем угодно, только не собой. Делала что угодно, лишь бы не вспоминать о старом. Я не досматривала сериал, который мы смотрели с Егором. Всякий раз, когда заходила в онлайн-кинотеатр и видела знакомый постер с кнопкой «Продолжить просмотр», на глаза наворачивались слезы. Приходилось быстро включать что-то другое.
Я перестала слушать его любимую музыку. По скидке сотрудника я набрала шифона и фурнитуры, чтобы занять чем-то голову и руки по вечерам. Все, что происходило со мной в эти два месяца, было таким масштабным криком о помощи, что от самой себя становилось тошно.
Неужели всем так плохо после расставания? Да ладно. Не верю.
– Пока, Персик, – шепчу гипсовому коту-копилке. – Ведите себя хорошо, не разрешай Вячеславу грызть провода.
Понятия не имею, грызет ли Вячеслав провода, но мне смешно думать, что мой гипсовый кот и пес соседа – друзья.
Из моей квартирки до универа пятнадцать минут пешком. Раньше я жила в современном крутом районе, и мы с Егором ехали на машине почти час каждый день. Мне это нравилось: мы слушали музыку, болтали, боролись за айпод. Подпевали песне «Gloria»[1] на два голоса, а теперь я ее просто не могу слушать. Мы пили кофе из автокафе и жаловались, что он мерзкий, но все равно делали так снова и снова.
Что ж, а теперь обманем мозг.
Мне снова семнадцать. Музыка в наушниках, запах осени. В таких старых районах города еще остались легионы тополей, теряющих пух. Сейчас они стоят уже желтые, под ногами хрустят облетевшие листья, нагоняя тоску и тревогу.
На середине пути торможу у спортклуба, сюда Егор ходил после учебы, а может, ходит до сих пор. Через дорогу кафе, где я ждала его вместе с подружками его друзей. Сердце сжимается и нервно бьется будто в животе. Мне ходить этой дорогой каждый день, но это же не страшно? Кому какое дело до
