Лица и кисти рук белые, как стена, ни кровинки. Лежат спокойно, укрытые по грудь одеялом, словно продолжают спать. Теперь уже вечным сном. Не старые еще, до сорока.
Я оглядел спальню. Следов борьбы и последующего грабительского шмона не видать. Пара ящиков дорогого, инкрустированного перламутром туалетного столика, не задвинуты до конца. И распахнуты дверцы платяного шкафа, но это наверняка Яруч шерстил – проверял, что пропало из ценных вещей. Крови тоже не заметно. Снова перевел взгляд на мертвых. Отчего они умерли?
Стоп. А это что?
Я подошел ближе, склонился над кроватью, всмотрелся. На шеях трупов – небольшие круглые аккуратные ранки. По две на каждой в районе сонной артерии. Как будто… Фу ты, ерунда какая-то.
Вопросительно посмотрел на врача.
– Да, – кивнул он. – Первичный осмотр показывает, что смерть наступила вследствие большой кровопотери. Очень большой. Такое впечатление, что кровь…э-э… откачали. Как раз через эти раны.
– Или отсосали, – вставил фотограф, складывая штатив. – Хотя меня, конечно, никто не слушает.
– О, черт! – сказал я. – Вы это серьезно?
– Куда уж серьезнее, – ответил фотограф. – Там, в комнатах, еще три трупа. С точно такими же дырками на шеях. Мальчик и две девочки. Они даже проснуться не успели, как и мама с папой. Вы знаете, что по некоторым данным вампиры не просто сосут кровь, а сначала через свои клыки, как змеи, впрыскивают специальное парализующее вещество – яд, который невозможно обнаружить современными лабораторными методами?
– Первый раз слышу, – сказал я искренне.
Я и впрямь первый раз это слышал. Зато прекрасно видел, что фотограф напуган. И сильно. Хотя держится – профессионал, как-никак.
– Такое возможно? – спросил я у врача. – Я не о вампирах, о веществе, которое нельзя обнаружить.
– Все возможно в наш сумасшедший век, – пожал тот плечами.
– А когда примерно наступила смерть?
– Между тремя ночи и четырьмя утра.
– Самое глухое время.
– Да уж…
На мертвых детей смотреть не хотелось, но я себя заставил – мне нужно было видеть и общую картину, и детали.
Черт, детей жалко. Всегда жалко детей, хотя у меня и нет своих. Потому что дети никогда и ни в чем не виноваты, но страдают наравне со взрослыми. И умирают тоже.
Нет, надо все-таки покурить.
Набивая на ходу трубку, я отправился на лестничную площадку к Яручу.
Квартальный в прихожей уже проснулся и, хлопая глазами, смотрел на меня.
– Посторонним запрещено, – произнес он голосом, в котором, впрочем, не чувствовалось должной уверенности.
– Все нормально, господин полицейский, – сообщил я доверительно. – Мне можно.
На галерее Яруч курил уже вторую папиросу – затоптанный окурок первой валялся на полу, выложенном керамической плиткой. Я закурил и затем под его диктовку записал данные погибших – имена, фамилию, возраст, род занятий. Обычная семья, не бедная, но и не богатая, пользовалась уважением соседей. Честные плательщики налогов, как сказал бы мой шеф.
– И что ты обо всем этом думаешь? – спросил у Яруча.
– Не для печати?
– Договорились.
– Тухлое дело. Ни следов, ни мотивов. Соседи ничего не видели и не слышали. Внизу, в дворницкой, собака живет. И та не залаяла. Дворник говорит, чужого обычно чует за двадцать шагов. А тут – ноль, ухом не повела.
– Деньги, драгоценности, дорогие вещи?
– Все цело. Во всяком случае, на первый взгляд.
– Месть?
– Пока не знаю, – покачал головой Леслав. – Будем копать.
– А как преступник проник в дом?
– Судя по всему, через дверь. Но не с помощью отмычки. Или ему открыли сами хозяева, или у него был ключ.
– Вампир, я слышал, сам войти в дом не может. Нужно, чтобы его пригласили.
– И ты туда же, – поморщился Яруч. – Дешевой сенсации, что ли, ищешь? Не ожидал от тебя. Какие, на хрен, вампиры в наш просвещенный век? Я двадцать лет в угрозыске и ни разу не встречал никаких вампиров.
– Я тоже, но…
– Ярек, – он посмотрел на меня глазами, в которых мерцал холодный огонь, – я тебя уважаю, поэтому скажу один раз. А ты запоминай. Ни вампиров, ни оборотней, ни злых колдунов и ведьм, ни прочей мистической чепухи не существует. Всякое преступление совершает человек. Да, иногда оно бывает настолько чудовищным и запутанным, что впору поверить в сверхъестественные силы. Но это от слабости. Надо просто как следует напрячься и найти истинную причину и настоящего виновника. И, поверь, виновником этим всегда окажется человек. Все-гда.
– А как же нераскрытые преступления? «Глухари»?
– «Глухари» – это те дела, на которые у полиции не хватило сил и времени.
– Или желания, – усмехнулся я.
– Или желания, – спокойно согласился он.
В редакцию я вернулся, когда часы показывали половину двенадцатого. На пятьсот слов у меня ушло двадцать пять минут. Справился бы и быстрее, но не сразу удалось подобрать верную интонацию. Такую… одновременно интригующую и доверительную. С толикой сенсационности. Куда ж без нее? «Вечерние известия» – газета солидная, горожане нас как раз и ценят за достоверность излагаемых фактов, но без перчинки все равно нельзя – тираж упадет.
Ровно в четверть первого заметка под не слишком оригинальным, зато точным заголовком «Загадочное убийство на улице Кожевников» ушла в набор. Я еще минут двадцать посидел в редакции, доделывая мелкие дела вроде разбора почты, и затем отправился обедать. Некоторые думают, что хороший репортер ест на бегу. Иначе, мол, никуда не успеет. Нет, господа. Все ровно наоборот. Это плохой репортер вечно жует на бегу, потому что не умеет правильно распределить время. А хороший предпочитает есть вкусно и, не торопясь. Желательно на белой скатерти. И, конечно, чтобы не слишком дорого. Я не миллионер.
Поначалу ноги по привычке понесли меня в «Веселый метранпаж», но на половине дороги я передумал. В «Метранпаже» полно знакомых газетчиков, которые уже пронюхали про загадочное и жуткое (данный эпитет я из заголовка убрал – слишком длинно получалось, избыточно, не мой стиль) убийство на улице Кожевников и наверняка пристанут с расспросами. Не хочу. Тишины хочу. И спокойствия. И одновременно новых вкусовых впечатлений.
Я остановился, сдвинул шляпу на затылок, задумался. В городе полно заведений, где можно вкусно и недорого поесть, но те, что находились в непосредственной близости, по разным причинам меня
