целующую его Мистерию.
Спальня находилась на втором этаже. Он нес ее до спальни на руках и нежно положил на широкую кровать с балдахином. Пол в спальне был устлан лепестками роз, рядом с кроватью стоял небольшой столик с бутылкой шампанского и двумя фужерами. Мистерия, пьянея от роскоши и романтизма происходящего, потянулась опять к возлюбленному целоваться, но Бальт остановил ее, прижав свой палец к ее губам. Он молча открыл бутылку, разлил шампанское по бокалам и преподнес один из них любимой. Шампанское было чудесным. Девушка осушила фужер одним залпом и кинула его на пол.
– На счастье… – произнесла она и провалилась в темноту.
Яркие сны не хотели отпускать ее, но им пришлось.
Очнувшись от забытья, Мистерия не смогла пошевелиться. Тело бил озноб, а перед ней стоял ее любимый Бальт…
Бальт изменился. Не сильно. Но это небыли те изменения, что сразу бросаются в глаза каждому. Глаза стали чуточку суровее, печальнее. Глаза казались старческими, что не соответствовало молодому лицу обладателя глаз. Кожа стала чуть-чуть бледней, движения более быстрыми и резкими.
– Бальт, это ты, или я еще сплю?
– Это я, девочка, это еще я, – голос тоже изменился, став более глубоким и насыщенным.
– А почему я не могу пошевелиться? Это такая игра?
– Нет, это уже не игра. Это уже жизнь. Ты связана, – сказал Бальт и улыбнулся.
От его улыбки девушке стало не по себе. У возлюбленного появились клыки.
– Что происходит Бальт? Я не хочу быть связанной! И что это за маскарад с клыками?
– Это не маскарад моя милая. Повторяю, это жизнь.
– Ты…
– Да. Я тот, про кого ты подумала. Я из тех, про кого ты так любила читать книжки и смотреть фильмы. Тот, чей образ вы так любите романтизировать.
– Но… Это невозможно! Вас не может быть, вы вымысел людей! Вы только романтизация страхов темного средневековья!
– Милая наивность, – рассмеялся Бальт и присел на край кровати, – тебе будет легче думать, что, таких как я, не существует, когда я буду кусать твою нежную шею? Если тебе будет легче, то думай.
– Ты не можешь меня укусить! – Мистерия только сейчас начала понимать, что это не сон. – Я же твоя жена!
– Не смеши меня моя маленькая, ты ведь и сама не веришь в этот обряд. Даже для тебя он ничего более как просто романтическое представление, не говоря уже обо мне. Вы, люди, слишком связаны своей моралью. Я изучил вашу породу, для вас реален только законный брак. Вы сами создали себе такие законы, и сами же их беспрекословно исполняете. Все что мы сегодня сотворили, даже для тебя является ничем иным как игрой.
– А клятва? Ты же дал клятву быть со мной до самой твоей смерти?
– Ты плохо слушала Мистерия, я лишь только согласился взять тебя в жены, но не более того, – Бальт положил свою ладонь на ее обнаженное бедро и провел рукой, остановившись, толь около нежной ткани трусиков.
Рука была холодная, практически ледяная. Выдержав небольшую паузу, дав Мистерии почувствовать весь холод своей плоти, резким движением сорвал с нее трусики.
– Но… Ты же любишь меня! – слезы лились с лица девушки.
Она понимала, что это реальность, ее реальность, но разум до сих пор отказывался в это верить. Сотни прочитанных книг и десятки просмотренных фильмов, где красивый, галантный вампир кусает обаятельную жертву и сливается с ней в вечном танце смерти… Наряжать в одежду "а-ля вампир" и рассуждать за чашечкой коньячка о романтизме вампиров это одно. А вот видеть перед собой настоящего вампира и понимать, что жертва это ты, что его "поцелуй" принесет тебе забвение, или, если верить фильмам категории «Б», существование в шкуре зомби – это совершенно другое. О смерти очень легко рассуждать, легко думать, легко даже ложиться в гроб, если знаешь, что тебя оттуда извлекут, да еще напоят вином, как героиню вечера… Смерть красива, когда она далеко и не по твою душу. Боже, как же не хочется умирать! Даже если там, если оно вообще существует "там", действительно рай… Тут всегда лучше.
– Я тебя люблю? Скажи мне, может ли человек любить барашка настолько, чтоб отказаться от шашлыка? – его рука скользила дальше, наполняя глаза девушки слезами и разрезая тонкими, но острыми ногтями завязки на корсете, обнажая нежную, девичью грудь от оков одежды. – Можно ли есть гречневую кашу, и любить гречку, не как растение, а как себе подобного? Вы и мы это два разных вида. Какая может быть любовь между кошкой и мышкой, если первая собирается позавтракать второй?
– Но я же не мышка!
– А я не человек.
Бальт погладил ее по волосам.
– Единственное, чем я могу тебя успокоить, это сказать, что это не больно. При твоем образе жизни, нужно было бы бояться разбиться на мотоцикле, быть изнасилованной шайкой малолетних преступников или убитой каким-либо маньяком. Вы дети будней, которым нахватает вкуса жизни. Ваши предки жили либо в непроглядной нищете, либо в военное время, либо во время послевоенной разрухи, и им некогда было экспериментировать со стилями и направлениями, у них просто не было на это времени. Вы же от изобилия всего ищите еще большего. Вы дети эпохи развлечений. И чем они извращённее, тем больше они вам доставляют удовольствий. Кто-то от желания выделиться и получить свою толику кайфа рискует жизнью, кто-то начинает принимать наркотики, кто-то носится по лесам с мечом и щитом в руках, а такие как ты обожествляют смерть, грезят романтикой смерти. Я подарю тебе эту романтику, я покажу тебе то, чем ты так давно грезила.
Бальт наклонился над Мистерией и лизнул шершавым языком пульсирующую вену на шее.
– Прекрати! Я не хочу умирать! Тебя же найдут и убьют! Все же знают, что мы с тобой остались вдвоем! – мысли путались, дыхание Бальта казалось сладковатым и пряным. Если бы не близость момента смерти и не страх, сковывающий тело и сознание девушки, Мистерия завелась бы от такого дыхания. – Отпусти меня, я никому не расскажу, что ты вампир! Я уеду из города. Я буду приводить к тебе знакомых девчонок! Ты же знаешь, их у меня много. Знакомых.
– О себе я как-нибудь позабочусь сам, – он поцеловал ее в губы, – не бойся, это не больно…
– Нет!!! – прорезал девичий крик холодные и пустые залы древнего замка…
На
