было слышно все, что я говорила?
– Да, я все слышал, – небрежно ответил тот. – Вы думаете, что он вас послушает?
– Я уверена в этом.
– Почему же не прозвучало имя Терезы Кабаррюс? Я был бы более уверен…
– Он мог испугаться реального имени… Заподозрить меня в заговоре… Избранник народа столь же проницателен, сколь и недоверчив. У меня репутация ясновидящей. Вы же слышали, как я говорила ему – высокая, темноволосая, красивая иностранка. Так что, если вы хотите воспользоваться помощью этой испанки…
– Конечно, хочу, – безапелляционно заявил ее собеседник. – Более того, Тереза Кабаррюс – единственная женщина, которая действительно может мне помочь.
– Но вы не можете заставить ее делать что-либо, гражданин Шовелен.
Глаза гражданина Шовелена неожиданно вспыхнули от этих слов; он вспомнил не столь отдаленное прошлое, когда мог заставить любого, будь то мужчина или женщина, делать все, что ему было нужно.
– Мои немногочисленные друзья и бесчисленные враги безусловно согласны с вами, мамаша. Все они также считают, что в настоящее время гражданин Шовелен бессилен заставить кого-либо подчиниться. Тем более – пассию всевластного Тальена.
– В таком случае каким же образом вы рассчитываете?..
– Я только надеюсь, мамаша, – вежливо прервал ее Шовелен, – что после вашего сегодняшнего сеанса гражданин Робеспьер сам найдет средство помочь себе.
Екатерина Тео пожала плечами.
– Хо-хо, – презрительно проронила она. – Для Кабаррюс не существует ничего, кроме ее капризов. А положение тальеновской fiancée[1] делает ее совершенно недосягаемой.
– Почти, а не совершенно! Тальен всевластен, но не более чем Дантон.
– Но Тальен более благоразумен.
– Тальен трус. Его можно водить как овечку на веревочке. Он вернулся из Бордо, держась за юбку своей прекрасной испанки. Этот деятель собирался устроить побоище в своей вотчине, однако же, по ее просьбе, ударился в милосердие.
– Ну что же, если вы всем довольны, – вздохнула старуха.
– Да, вполне, – ответил он, поднося руку к нагрудному карману. В глазах корыстолюбивой старухи промелькнуло ненасытное вожделение. И едва лишь банкноты оказались в руке Шовелена, как она нетерпеливо рванулась к ним. Однако прежде чем передать ей деньги, тот жестко предупредил:
– Запомните – молчать! А кроме того, будьте поосторожней!
– Можете положиться на меня, гражданин.
Но Шовелен, минуя протянутую руку старухи, презрительно швырнул банкноты на стол. Екатерине Тео не было никакого дела до презрения гостя, она совершенно спокойно собрала со стола рассыпавшиеся банкноты и спрятала их в складках своих просторных одежд. А когда Шовелен собрался уйти, она схватила его костлявой рукой за локоть.
– А я могу положиться на вас, гражданин? – едва ли не свирепо зашипела колдунья. – Когда Сапожок Принцессы будет пойман…
– Вы получите десять тысяч ливров, если Тереза Кабаррюс поможет мне. Я никогда не отступаюсь от своих слов, – резко прервал он.
– А я не отступаюсь от своего, – сухо резюмировала она. – Мы ведь теперь зависим друг от друга, гражданин Шовелен. Вы хотите поймать английского шпиона, я хочу получить десять тысяч ливров. Так что мы можем вполне доверять друг другу. Я не оставлю великого избранника до тех пор, пока он не вынудит Кабаррюс принять вашу сторону. После этого можете располагать ею, как вам заблагорассудится. Эту английскую шайку обезвредить просто необходимо. Мы не можем позволить, чтобы избраннику самого Господа Бога угрожала какая-то мерзкая гадина. Так вы говорите – десять тысяч ливров? – неожиданно спросила она, и, казалось, вновь, как в присутствии диктатора, ее душой овладело мистическое возбуждение.
Но Шовелен был явно не расположен выслушивать болтовню этой старухи, и, пока она, воздев к потолку руки, приводила себя в состояние экстаза, повернулся и тихо выскользнул из ее колдовской обители.
Глава III. Друзья по несчастью
Двумя часами позднее в приемной Екатерины Тео, в этом святилище всевозможных мистерий, собралась небольшая компания из шести человек. Комната была длинной, узкой и совершенно голой; вдоль стен тянулись деревянные скамейки, окно же было наглухо занавешено. С потолка свисал уродливый канделябр с парой горящих сальных свечей.
Люди, расположившиеся на скамейках в различных позах, хранили гробовое молчание. Некоторые из них даже спали. Остальные сидели с апатичными лицами, время от времени поглядывая тусклыми невыразительными глазами на висевшую в дальней части комнаты портьеру, будто прислушиваясь к чему-то. Но, кроме легкого храпа и вздохов, раздававшихся время от времени, ничего более слышно не было.
Где-то вдалеке пробил шесть раз церковный колокол.
Через несколько минут после этого портьера раздвинулась, и в комнате появилась девушка. Ее худые плечи были плотно закутаны ветхой шалью, а из-под грубой шерстяной юбки выглядывали маленькие ножки в поношенных туфлях и заштопанных чулках. Ее пышные мягкие волосы скрывались под белым чепчиком из муслина. Девушка быстро прошла через комнату не глядя по сторонам; большие серые глаза были наполнены слезами.
Лишь один из присутствующих, уродливый и неуклюжий гигант, ноги которого, казалось, доставали до середины комнаты, лениво оглянулся ей вслед.
Еще через несколько минут за портьерой открылась дверь и раздался голос: «Войдите». Ожидающие засуетились. Одна женщина встала и, уныло пробормотав: «Кажется, моя очередь», словно легкая тень, проследовала за портьеру.
– Собираетесь ли вы сегодня, гражданин Лэнлуа, на братский ужин? – спросил гигант, едва лишь исчезла женщина.
– Сегодня вряд ли. Мне необходимо встретиться с матушкой Тео. Жена уж больно просила. Она разболелась, и сама не может прийти. Она так верит во все эти заклинания.
– Вы не могли бы немного проветрить здесь? А то я просто задыхаюсь, – неожиданно попросил его собеседник.
В этой темной, пропитанной чадом комнате было и в самом деле очень душно. Длинноногий приложил руку к сердцу, как бы давая понять, что уже едва держится. Затем его огромное тело стал сотрясать ужасающий громкий кашель, от которого на лбу выступил пот. Но Лэнлуа, спокойно дождавшись окончания жуткого спазма, с равнодушием, весьма свойственным тому бурному времени, сказал:
– Придется сидеть тут и ждать, пока рак на горе не свистнет. Страшно не хочется упустить очередь.
– Ну вам тут еще часа четыре сидеть… В этой духотище.
– Можно подумать, вы аристократ, гражданин Рато! Воздух вам, видите ли, не нравится!
– Еще неизвестно, как бы запели вы в этой вонючей комнате, будь у вас одно легкое, – прохрипел гигант, преодолевая одышку.
– Так и не ждите, – заключил Лэнлуа, беспечно пожав своими узенькими плечами. – А если вам все же не хочется пропустить свою очередь…
– Нет, не хочется, – огрызнулся Рато. – Пойду немного пройдусь. Я ненадолго. Я теперь третий. Если не успею вернуться, валяйте вы, а я следом. Но я успею… – на этих словах гигант зашелся в новом приступе кашля. Еще через несколько мгновений он тяжело вышел из комнаты и зашлепал своими деревянными башмаками по лестнице.
В комнате произошло небольшое перемещение, после которого все вновь застыли в позах безмолвного ожидания.
Тем временем девушка, несколько мгновений назад вышедшая из комнаты мамаши Тео с заплаканными глазами, медленно спустившись по лестнице, вышла на свежий воздух.
Рю
