Ознакомительная версия. Доступно 64 страниц из 319
прошлых разногласий: «Бухарин признавал свою „роковую ошибку“ в том, что он поддержал Сталина. Отвечая на упреки Зиновьева по поводу теории о возможности построения социализма в одной стране, Бухарин говорил ему: да это не моя теория, это Сталин выдумал. Я был против вас только потому, что вы очень уж упирали на техническую отсталость России, а надо исходить не из этого»[20].
Письмо Каменева, дословно излагавшее разговор с Бухариным, попало в копии к Троцкому и было им опубликовано в виде нелегальной листовки. Общее недовольство тоном переговоров выразил Менжинский: «Никто не обязан любить Сталина и пр. Но, во всяком случае, обращаться к людям, против которых наравне с троцкистами вчера велась ожесточеннейшая борьба тем же Бухариным, – это никуда не годится. По-видимому, он чувствует себя к ним ближе, чем к членам Политбюро»[21].
17 марта 1929 года Сталин писал Орджоникидзе о Каменеве:
Нет оснований сомневаться, что в лице Каменева и его друзей мы имеем беспринципную группу, подменивающую принципиальную политику беспринципной «политикой» верхушечных комбинаций. Это не политика, а политиканство. Факты последнего периода: 1) сначала «каменевцы» пробовали зондировать почву для блока с троцкистами (после разрыва с ними!). Об этом прямо говорит Троцкий в своем октябрьском письме. Подумай только: объявить троцкистов контрреволюционерами и вместе с тем искать блока с ними. 2) Потом они зондируют почву для блока с «бухаринцами» (после объявления их «правыми»!), – против кого? Против большинства, с которым они на словах солидаризируются. Блок «левых» («каменевцев») с «правыми» («бухаринцами») против «левых» (т. е. большинства ЦК), – подумай только. 3) А теперь, после того, как они («каменевцы») добились оклеветания (устами Бухарина) руководства партии: и ЦК («запись» Каменева, «украденная» троцкистами, которая была известна всей троцкистской братии еще в октябре 1928 г., но о которой ничего не было известно ЦК, – по милости подозрительной «конспирации» Кам. и Зин., – до ее опубликования троцкистами), они предлагают нам по сути дела блок («готовы помочь партии») против вчерашних своих союзников. И это после того, как они же распространяют слухи о том, что мы (большинство) являемся представителями «грядущей керенщины» <…>.
Вместо принципиальной политики – «политика» верхушечных комбинаций, вместо честной большевистской работы – закулисные махинации по организации блока с любым течением, лишь бы пробраться к руководству – вот тебе вся физиономия «каменевцев». Я думаю, что мы должны так или иначе отмежеваться от этой группы, отмежеваться официально, отмежеваться без оговорок, чтобы все знали, что мы не имеем (и не хотим иметь) ничего общего с политиканством, с беспринципными верхушечными комбинациями[22].
Так или иначе формальный блок между левыми и правыми не был тогда заключен. «Но в душу друг другу обе стороны в этих беседах (между Зиновьевым и Бухариным) взглянули внимательно, – комментировал Зиновьев. – И убедились: общий язык найти можем. <…> Заключение прямого блока обе стороны считали еще преждевременным. Бухарин предложил нам согласиться пока на заключение чего-то вроде „договора о ненападении“: мы не должны помогать Сталину бить правых, а они не будут теперь помогать Сталину бить нас»[23]. «Разгром группы Бухарина» был завершен, а сам Николай Иванович снят с занимаемых постов и 17 ноября 1929 года выведен из Политбюро[24]. К Каменеву и Зиновьеву тоже никто не прислушивался – они то отправлялись в ссылку, то возвращались из нее, важных должностей не занимали. Сталинское единоначалие заменило коллективное руководство в партии и правительстве. В народе шутили:
– Во что любят играть в Кремле: Сталин играет в «короля» (варианты: в «красного короля» / в «свои козыри»), Рыков – в «пьяницу», Крупская – в «акульку» (вариант: «ведьму»), Калинин – в подкидного «дурака» (вариант: а Ленин уже сыграл в ящик).
– «Почему Ленин носил ботинки, а Сталин – сапоги?» – «Потому что Ленин избегал болота оппозиции, а Сталин прет через него».
– Льва (Троцкого) переименовать в овцу (поскольку уступил Сталину без сопротивления). Иосифа (Сталина) переименовать в Иосифа Прекрасного (за целомудренную чистоту генеральной линии, которую он отстаивает)[25].
Жребий был брошен. Логика сохранения и упрочения политической власти партийно-государственного аппарата заставила Сталина взять линию на немедленный разгром частного сельскохозяйственного сектора и скорейшее создание крупной промышленности, вопреки советам как «левых», так и «правых». Политическая победа его группировки означала утверждение курса на форсированную индустриализацию и принудительную коллективизацию. В своей статье «Год великого перелома: к XII годовщине Октября» Сталин назвал 1929 год решающим: в области производительности труда, что выразилось в «развертывании творческой инициативы и могучего трудового подъема миллионных масс рабочего класса на фронте социалистического строительства»; в области разрешения в основном проблемы накопления для капитального строительства тяжелой промышленности, ускоренного развития производства средств производства и создания предпосылок для «превращения нашей страны в страну металлическую»; в переходе земледелия «от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию, к совместной обработке земли, к машинно-тракторным станциям, к артелям, колхозам, опирающимся на новую технику, наконец, к гигантам-совхозам, вооруженным сотнями тракторов и комбайнов». Сталин назвал коллективизацию «революцией сверху», которая была поддержана «снизу со стороны миллионных масс крестьян»[26].
В понятиях сталинской мифологемы внутрипартийная оппозиция продолжала мешать проведению правильной политики. Оппозицию эту нужно было распознавать в ее конкретных проявлениях. Выражая те или иные чужие интересы, критики генеральной линии партии всегда имели определенную направленность – так было с самого начала существования РКП. На партсобраниях и в партийной прессе много говорилось о «левом» и «правом» уклонах, еще до того, как в партии появились четко артикулированные платформы, связанные с этими ярлыками (программы Троцкого и Бухарина соответственно). Уклон «влево» понимался как уклон к люмпен-пролетариату, уклон «вправо» – как уклон к мелкой буржуазии. В партии шутили: «мы не гуси», у которых обязательно должно быть правое и левое крыло, – но без этих маркеров большевистской космологии было не обойтись[27].
Оказаться левым было, конечно, предпочтительней. Продолжатели дела якобинцев, большевики изначально позиционировали себя как левая политическая сила. Отречься от «левизны» как от безусловного блага было психологически трудно. На X партийном съезде Ивар Смилга предостерегал против «всяческой оппозиции справа», уточняя: «Я, безусловно „Рабочую оппозицию“ и „Демократический централизм“ считаю не левыми, а правыми крыльями и утверждаю, что они являются рупором мелкобуржуазной стихии в нашей партии»[28]. Но левизна вскоре утеряла сакральный статус. 13 ноября 1922 года Сталин выразил свое недоумение по поводу интервью, где Ленин освящал существование левого коммунизма «как партийно-законного явления. Практики считают, что теперь, когда левый коммунизм во всех его формах (не исключая рабочей оппозиции) ликвидирован, опасно и нецелесообразно говорить о левом коммунизме как о законном явлении, могущем конкурировать с коммунизмом официально-партийным <…>»[29]. Тут было самое подходящее время вспомнить,
Ознакомительная версия. Доступно 64 страниц из 319
