Старший из ученых мужей шумно прокашлялся. Доктор Лоуренс Чедертон, знаток древнееврейского и друг многих известных английских раввинов. Он излучал безмятежное спокойствие человека, совершенно уверенного в своем месте в этом мире — и в следующем. Его простой черный плащ был застегнут на все пуговицы и доставал почти до пола. Голова осталась непокрытой, и седые волосы мягко сияли и поблескивали.
— Тот, кто поступил так с Гаррисоном, не заслуживает, по моему мнению, определения человека, — прищурился он. — Нам надлежит действовать со всей возможной осторожностью.
— Не предполагает ли наш старший коллега, — пропищал Сполдинг, неприязненно морща губы, — что мы имеем дело с работой демона?
— Дьявол способен вселиться в человека, — отчеканил Чедертон. В его голосе звучала сталь, глас Господень. — Он совершает бесчеловечные поступки человеческими руками. И мы можем не сомневаться, что сам дьявол противостоит работе, которую мы ведем в этом зале. Он, несомненно, послал своих слуг, чтобы отвлечь нас или, смею сказать, погубить.
Кое-кто снова забормотал молитву. Один перекрестился.
— Теперь, с вашего позволения… — медленно произнес Марбери, придвинувшись к трупу, — я вижу, у брата Гаррисона что-то во рту.
Все глаза обратились к телу, головы склонились вниз, круг стал теснее.
— Простите меня, — продолжал Марбери, наклонившись к трупу. Его рука зависла над самым ртом.
— Не прикасайтесь! — шепнул Лайвли, втянув в себя воздух, словно от удара в живот — несколько театрально, как подумалось Марбери.
— Вот так. — Рука Марбери внезапно дернулась, движение было неуловимо быстрым, и в его пальцах оказался скомканный влажный клочок бумаги изо рта мертвеца.
Все ахнули. Многие крестились, шепча молитвы.
Марбери бережно, двумя пальцами развернул бумажку и поднес ее к свече. Не он один увидел написанные на ней слова.
— Что там? — еле слышно выдохнул Лайвли.
— «Странствуя по миру, как палач Господа», — прочел Марбери и положил листок на стол Гаррисона. Люди столпились вокруг. Поднесли еще несколько свечей, и все прочли записку.
Слова показались Марбери смутно знакомыми, но он промолчал.
— Эта ужасная записка, несомненно, написана рукой самого Гаррисона.
Лайвли постучал основанием свечи по мятой изорванной записке.
— Согласен, — спокойно признал Марбери.
В его сознании возникла дикая картина: убийца силой раскрывает Гаррисону рот, принуждая его съесть собственный труд.
— Это сообщение? — задумался Лайвли.
— Или предупреждение? — спросил Сполдинг.
— Это работа дьявола, — уверенно заключил Чедертон.
— Тем больше оснований, — вмешался Марбери, слегка повысив голос и прикрыв тонкой вуалью снисходительности острое нетерпение, — хранить тайну. Теперь всем нам следует вернуться к себе. Прошу вас освободить этот зал. Прошу прощения у присутствующих, но я хотел бы поговорить с мастером Лайвли наедине.
Несколько человек немедленно двинулись к дверям. Остальные нерешительно последовали за ними. Оглянулся только Чедертон.
Когда за последним закрылась дверь, Марбери начал:
— Кто-то должен расследовать это чудовищное происшествие… И вы не хуже меня знаете, как бесполезны местные стражники.
— Вы полагаете, что вам…
— Нет, — заверил его Марбери. — Я прекрасно сознаю, какие политические страсти разгорятся, если я возьму расследование на себя. И это к лучшему для вас. Если бы я следовал очевидному, вы оказались бы первым подозреваемым.
— Я? — вырвалось у Лайвли.
— Вы нашли тело. Вы ненавидели Гаррисона.
— Я поднял тревогу! — огрызнулся Лайвли.
— Идеальное прикрытие…
— Со всем возможным почтением… — в голосе Лайвли не было ни малейшего почтения, — ваш рассудок замутнен выпитым бренди. Это ясно каждому. Запах ощущается в вашем дыхании.
Лицо Марбери выразило целую драму: все пять актов пронеслись, мгновенно сменяя друг друга, — гнев, сдержанность, задумчивость, спокойствие и снисходительность. Наконец он заговорил, словно обращался к школьнику:
— Тем больше оснований назначить независимого следователя, мастер Лайвли. А если я и выпиваю по вечерам немного бренди, то только чтобы уснуть. Заботы этого мира испаряются с первым хорошим глотком, и я отхожу ко сну другим человеком. Спокойным, почти как в детстве. И я рад этому, потому что крепкий сон ночью делает меня терпимее к оскорблениям грядущего дня. Он позволяет мне не отвечать на оскорбления насилием. В молодости я, не задумываясь, ответил бы обидчику ударом кинжала.
Лайвли покосился на левый рукав Марбери: он свисал ниже, чем правый, превосходно скрывая короткий клинок. Ему вдруг пришло в голову, что благоразумнее не противоречить декану.
— Итак, — выдавил он, с трудом сглотнув, — вы знаете подходящего человека?
— Едва ли, — сухо отозвался Марбери. — Но, кажется, я знаю, где можно такого найти.
3
Следующий вечер застал Марбери на пользовавшейся самой дурной славой улице Кембриджа. Он помедлил, прежде чем взяться за дверную ручку. С ног до головы он был одет в черное. Плотный плащ скрывал его до колен, шляпа низко надвинута на лоб. Он еще мог бы уйти. На миг ему даже подумалось, что уйти было бы лучше. Его охватило странное предчувствие. Он нащупал кинжал, скрытый в складках плаща. Твердая рукоять вернула ему уверенность. Но даже открывая дверь, он не мог объяснить, зачем это делает.
Низкие потолочные балки людной таверны заставили Марбери пригнуться. Никто его не замечал. В подобных местах люди старательно отводят глаза, чтобы сохранить себе жизнь.
Стены покрывали грязные разводы, плесень и пятна совершенно невыразимых оттенков. Шум производил почти комическое впечатление: прерывистый гомон человеческих голосов. Мужчины в рваных черных туниках, мальчишки в грязных красных камзолах, старые пьянчуги в бурых лохмотьях толпились вокруг длинных столов. За отдельными столами, покрытыми относительно чистыми скатертями, восседала знать местного пошиба: мелкопоместный эрл в красной шапке, состоятельный лавочник в грубом шелке, жестянщик в темном, как сланец, фартуке. Эти сидели за столами из длинных медово-желтых досок на скамьях из толстых стесанных бревен.
Полом служила утоптанная английская земля, усыпанная соломой, объедками и спящими псами. Места, свободные от столов, лавок и людей, занимали колонны: шестидюймовой толщины обтесанные бревна, подпиравшие просевший потолок.
Идеальное место для встреч темных личностей, подлых заговоров, для грязной работы дьяволов в человеческом обличье.
Марбери взглянул на молодую женщину в имбирно-желтом платье за стойкой. Ее взгляд лишь на миг метнулся вправо, к дверце в дальнем углу, и она тут же вернулась к работе. Марбери двинулся к дверце.
