Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
И боялся я тогда, Миша, гораздо сильнее, чем смерти, что окажусь полным говном. То есть я боялся себя, боялся, что окажусь тем, кого сам потом уважать не смогу.
И когда я понял, выяснил, что хренушки! Все я могу, и не усираюсь под обстрелом, и адекватно реагирую на обстановку, и могу команды слышать и исполнять, да еще и сам командовать и добиваться от моих бойцов исполнения, да еще и правильного в сложившейся ситуации…
Тут, Мишаня, меня такая эйфория прошибла – просто не описать. Кстати, ее тоже надо победить, причем очень и очень быстро. Потому как именно в таком вот состоянии бешеного куража, как я понимаю, и начинается тот самый серфинг под минометами. Из-за нее, эйфории этой, погибло гораздо больше мужиков, чем усравшихся на дне окопа от случайного попадания…
Михаил привычно пропустил мимо ушей фамильярность: он прекрасно понимал, что вспоминая о том времени, Василий автоматически переходил и на тот стиль общения. Гораздо менее формальный.
– Кстати, понять, из чего у тебя яйца, как говорится в американской же поговорке, можно только таким образом, и никак иначе. Только под обстрелом. Причем не любым, не учебным, а когда знаешь, что в тебя садят всерьез, и садят с глубоким, искренним желанием попасть… Нет такого критерия в мирной жизни, вот нет, и все.
А суррогаты вроде экстримов разнообразных, мужики, лезущие на Эвересты, сигающие в море со стометровых скал или иным извращенным способом ищущие адреналина и приключений на собственную задницу, бессмысленностью риска вызывают лишь сочувствие у тех, кто прошел через настоящую войну. Поэтому ветераны, фронтовики – это такой типа клуб избранных. И именно на базе этого клуба нам с тобой, может, и удастся перестроить Россию достаточно быстро.
Эти люди знают, что боялись, хотя и редко в этом сознаются. Они знают, что этот страх превозмогли. Потом, они знают, что такое эта страшноватая в мирной жизни эйфория, и что через нее они тоже перешагнули. Может, они этого сами и не догоняют, но они – самый элитарный клуб из всех, если только не свихнутся и не сопьются. И когда они говорят, что снова хотят туда, они не врут, потому что эта эйфория, этот кураж, Миш, это такой кайф, с которым я, например, ничего не сравню. Слабоваты все остальные кайфы-драйвы по интенсивности. Даже рядом не лежали…
Вот такой мой тебе рассказ. Извини, не обошелся без банальностей и ничего, наверное, нового для тебя на этот раз не открыл. Думаю, ты и сам что-то подобное в себе уже давно заметил. Хотя как давно? С полгодика примерно… Или я неправ?
Немного помолчав, Балк вздохнул, опрокинул еще стакан, возможно, поминая всех тех, кто с войн, что он прошел, не вернулись. Потом задумчиво продолжил:
– А вот немного того, чего ни у кого не встречал или так было только у меня… Во время боевых, причем не только в деле, а и на весь период нахождения в зоне боевых действий, снижается мировосприятие.
Ну, слух-то понятно, что садится, все-таки стреляют. Но при этом снижается и цветность. Я все окружающее видел, как с серо-черным фильтром. Правда, и так ярких цветов немного, но даже огонь какой-то с серым налетом. И кровь сразу бурая, а не алая, а ведь из артерий должна бить алая. И запахи все словно прибиты. Но можно объяснить: сам воняешь потом, опять же, гарь все время, мертвечина, что по первости своим «ароматом» кого угодно выворачивает. И тактильные ощущения снижены: ну, руки и морда все время грязные, остальное тоже не очень чистое под одеждой и бронетюфяком.
– Под чем? – переспросил Михаил.
– Бронежилет. Его нам здесь тоже вводить придется, но лучше прямо перед большой войной, – поправился немного смутившийся некстати вброшенным анахронизмом рассказчик. – Аналог тех кирас, что моряки-артиллеристы уже сейчас получают, только вместо тяжелой цельной и жесткой металлической пластины там более «умная» гибкая и многослойная конструкция, вдобавок более легкая.
А вообще, если спросить, что больше всего запомнилось и что одинаковое на войне и в двухтысячном, и в тысяча девятьсот четвертом, – это грязь. Непролазная, сплошная грязища. Летом – пополам с пылью, зимой – пополам со снегом. Может, это потому, что кругом, что в Чечне, что в Маньчжурии, все ж таки Россия. Но мне думается, что просто на войне всегда так. Вот поэтому я и люблю корабли. Тут по-любому чище…
– Простите, господа… – Дверь в салон неожиданно широко распахнулась, и заглянувший в нее Кирилл Владимирович, слегка запинаясь, проговорил: – Наш Степан Осипович пришел в сознание. У него в каюте там сейчас Всеволод Федорович. Он попросил вас немедленно прийти. Пойдемте же, скорее!
* * *
– Вот так, Всеволод Федорович, дорогой… Попало мне изрядно, как видите…
– Степан Осипович, слава богу, вы очнулись!
– Да уж… Про самочувствие только не спрашивайте. Неинтересно совсем. Как закончился бой?
– Победа полная.
– Это я еще застал… Кто… кто у нас под итоговый расчет? Подбитых всех притащили?
– Наши потери из броненосцев – «Севастополь», не смогли довести. Не выдержали у него переборки в носу. Но потери в людях минимальны. Когда в передние кочегарки фильтрация пошла, Иессен принял решение снимать экипаж.
– Правильно…
– Из больших кораблей погибли «Рюрик», «Витязь», «Баян» и «Память Корейца». На первых двух очень большие потери. На «Баяне» и «Корейце» примерно двадцать пять – тридцать пять процентов.
– Плохо… Как жаль… Ваши оба трофея, значит. Люди прекрасные. Царствие Небесное…
– И еще. «Новик» после торпедирования «Микасы» затонул от полученных в этой атаке снарядов и мины. Погиб, защищая транспорты, «Штандарт». Но Балка и Колчака спасли.
– Рейн? Трусов?
– Тоже живы.
– Славно… Влетит на орехи нам и Александру Михайловичу в Питере за яхточку…
– Ну, есть тут пара идеек по поводу новой, может, и обойдется.
– Кому еще крепко досталось?
– Интернировались в Вэйхайвэе «Ослябя», «Победа» и «Сисой». Еле дошли. Они даже до немцев вряд ли бы доползли, а потащили бы к нам – просто погубили бы корабли.
– Понятно… Кто из адмиралов и командиров погиб?
– Чухнин, Бойсман и Миклуха. Ранены: вы, Небогатов, Григорович, Трусов, Яковлев, Дабич, Андреев – серьезно. Игнациус, Васильев, Щенснович, Зацаренный, Эссен, Веницкий, Успенский, Колчак, Рейн и Балк – легко.
– Вечная память героям нашим… Крепко же, крепко воевал супостат… Вам, смотрю, тоже попадало?
– Череп не пробит, так что жить буду, Степан Осипович.
– Понятно… У него что?
– Броненосцы у него утоплены все, кроме «Хацусе» и «Фусо». Но они, как и наши трое, сейчас стоят у англичан. Думаю, всем предстоит интернирование. Из броненосных крейсеров смог
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
