в кухню, улыбнулся, махнул мне спортивной сумкой и был таков.
Вот таким: бодрым, быстрым, воодушевленным, с горящими глазами, я его давно уже не видела.
Точно!
Привычка — то страшное, что держало нас рядом. Если чувства между нами раньше и были, то со временем они утихли, притупились, а никто из нас двоих не догадался, что надо бы их поддержать или возродить.
Продолжали мы жить, похоже, по инерции.
Так что, скажу я все же Мирозданию: «Спасибо!».
Сложилось обидно, но, как ни странно, вовремя. Удалось удержаться на краю пропасти.
Все правильно.
Все к лучшему, да?
— Ничего мы с тобой не назначим, — задумчиво изрекла, глядя на закрытую дверь, — потому как на фиг нужен мне такой мужик? Уж лучше быть одной, чем с вот таким сокровищем.
Никита Игоревич и скандалы в «благородном семействе»
В один мезозойский погожий денёк
В семействе драконов родился сынок,
Ужасно пригожий Дракошка,
Вот только капризный немножко.
(А. Усачев)
Морозов Никита Игоревич к своим тридцати трем годам добился многого, но, по мнению его многоуважаемых родителей, всех его достижений было недостаточно, чтобы считать себя состоявшимся благополучным человеком.
Таким человеком Кит никогда не мечтал стать, но для родителей это было важно.
Мнение Морозовых старших Никиту не сильно интересовало лет с десяти, но, оставаясь воспитанным человеком и, до определенных пределов, благодарным сыном, при общении с предками их желания и мнения приходилось учитывать.
Никита Игоревич, мальчик из уважаемой профессорской семьи, впервые поразил всех родственников и знакомых после девятого класса, уйдя в техникум пищевых технологий.
Матушка, Олеся Николаевна, месяц благоухала смесью корвалола и валерьянки на всю кафедру истории Государственного Университета, где преподавала, после защиты диплома, без малого двадцать лет.
Дед по материнской линии Николай Николаевич, профессор, возглавляющий кафедру иностранных языков в том же заведении, где дочь преподавала историю, крякнул, потер блистающую в свете ламп уж лет тридцать лысину и махнул рукой благословляя:
— Ты, Никитос, помни: я поесть люблю, а бабушка твоя готовит хоть и отменно, но отдает предпочтение блюдам русской кухни. Так что будешь осваивать экзотику — с удовольствием отведаю твоих шедевров.
Матушка Ника, по совместительству дочь деда Коли, гневно шуршала причесанными бровями и трепетала ноздрями породистого носа. Увы, супротив собственного папеньки не вытягивала, так что вынуждена была негодующе терпеть.
Ник после такого выступления деда Колю зауважал гораздо сильнее, чем деда Лешу — заслуженного физика-ядерщика. Категорически одобрить демарш единственного внука — дорогого стоит в их благопристойном семействе. Дед Коля, однозначно, отчаянно смелый чувак.
Отец Никиты, Игорь Алексеевич, профессор, заведующий кафедрой деталей машин в соседнем с Государственным Университетом — Политехническом, неделю пил коньяк десятилетней выдержки, как воду из граненого стакана и не казал домой носа, дабы не попасть под внезапно летающие предметы от свадебного бабушкиного сервиза. Пусть эта версия знаменитой «Мадонны» ему никогда не нравилось, но получить молочником в лоб заслуженный деятель от педагогики как-то желанием не горел. Равно как и выслушивать от драгоценной законной второй половины, что свершившаяся внутрисемейная катастрофа — есть результат его, отцова, вольнодумства и потакания наследнику во всех прихотях с раннего детства.
Дед по линии отца, Алексей Юрьевич, патриарх рода Морозовых, член-корреспондент Отделения физических наук РАН, вместе со всей своей секцией ядерной физики, настолько был углублен в фундаментальные исследования, что умудрился успешно сохранить остатки здоровья. Просто потому, что фортель любимого внука остался за границами внимания почетного академика.
Бабушки у Никитоса были… одна. Прилагалась к деду Коле, звалась Евлампией Серафимовной. Всю взрослую сознательную жизнь занималась обустройством комфортного быта для супруга. Ну и, между делом, свободно переводила со всех значимых европейских языков. Английский, немецкий и испанский — всегда, в любом настроении и состоянии; итальянский и французский — после долгих предварительных согласований и посещения стран-носительниц языка.
Бабушка Ева — знаковый персонаж в жизни и судьбе Никиты Игоревича. Когда Ник на практике после первого курса угощал деда Колю с женой луковым супом а-ля паризьен, Евлампия Серафимовна, отведав внуково творение, помчалась в свой рабочий кабинет и вскоре появилась оттуда с огромной серебряной супницей.
Грохнув семейным раритетом перед носом потомка, грозная валькирия семейства Одинцовых изрекла:
— Научишься нормально готовить рийет, фуа-гра, буйабес и чимичангу — отдам тебе в полное владение прабабкин серебряный сервиз на двенадцать персон.
Ник приободрился. Супница, полученная за первое блюдо «как на старейшем рынке 'Чрево Парижа» окрыляла. Особенно в шестнадцать лет. Особенно за то, что делать самому было в кайф.
После первой внезапной и столь значимой для него лично победы Никитос зарылся в поваренные книги и журналы о путешествиях.
Результат был заметен уже через четыре года. Завершая свое обучение в техникуме, Ник обладал готовой боевой творческой командой, уставным капиталом в виде серебряного сервиза и компаньоном. Земля в центре города, прилагавшаяся к золотым рукам «Короля десертов» их выпуска была серьезным аргументом в беседе о планах открытия собственного ресторана.
В дальнейшем Никита Игоревич устраивал своему высокоинтеллектуальному и чересчур пафосному, на его взгляд, семейству регулярные встряски.
То, продав весь заработанный честным трудом и глубокими личными изысканиями сервиз (кроме подноса), открыл ресторан «Северный Полюс» в центре города. Три этажа, три тематических меню, круглогодичная полная загрузка. И это в двадцать три года.
Не успела родня выпить валерьянки и закусить коньячком, как в течение пяти лет открываются один за другим восемь баров линейки «Ой, мороз-мороз» на знаковых улицах города.
И вот сейчас Никите Игоревичу тридцать три.
Возраст Христа. Время перемен. Пора подумать о новых планах и стратегиях развития.
А у него в голове только Фея.
Наваждение. Болезнь. Мираж.
Больше всего Ник боится, что она и правда — мираж, морок. Яркая, невозможная мечта, приходящая к страдальцам в галлюциногенном бреду.
Три года прошло с того проклятого новогоднего корпоратива Администрации города в его «Полюсе», а он не то, что забыть её не может, он и дышит-то без Феи с трудом.
Будь проклят его перфекционизм и трудоголизм! Вот за каким дьяволом он потащился тогда в зал после банкета?
Никита Игоревич, его женщины и бизнес-планы
Почему Кощей Бессмертный
Просто сказочно богат?
Потому что он бездетный
И к тому же — не женат.
(А. Усачев)
Воздушная, нереальная, волшебная Фея красовалась на одной из салфеток. На не самом выигрышно расположенном столике в нише. Среди грязных тарелок, пустых салатников и оплывших свечей.
