Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143
и улыбаюсь, видя черный ребристый потолок, составленный из сотен тонких, длинных брусочков дерева. Над моей головой, замысловато изогнувшись, висит большая люстра из стали с кристаллами на кончиках. Она всегда была самой ценной вещью для бабушки.
Черно-белые шахматные полы ведут прямо к черной парадной лестнице – достаточно широкой, чтобы вместить рояль, – и перетекают в гостиную. Я иду дальше, мои ботинки поскрипывают на плитке.
Этот этаж представляет собой открытое пространство, и создается ощущение, будто громадина дома способна проглотить тебя целиком.
Гостиная располагается слева от лестницы. Я поджимаю губы и оглядываюсь вокруг, меня пронзает ностальгия. Все покрыто пылью, стоит запах нафталина, но дом выглядит точно так же, каким я видела его в последний раз, прямо перед смертью бабушки в прошлом году.
В центре гостиной у крайней левой стены расположен большой камин из черного камня, а вокруг него стоят красные бархатные диванчики. Перед ними – богато украшенный деревянный журнальный столик с пустой вазой из темного дерева. Раньше бабушка ставила в нее лилии, но теперь в ней лишь пыль и засохшие тушки жуков.
Стены здесь оклеены черными обоями с узором пейсли[2], дополняющими тяжелые золотистые шторы.
Один из моих любимейших уголков дома – это огромный эркер в его передней части, из которого открывается великолепный вид на лес за поместьем Парсонс. Прямо перед окном стоит красное бархатное кресло-качалка и соответствующий ему табурет. Бабушка часто сидела в нем, глядя на дождь; она рассказывала, что ее мать всегда делала так же.
Шахматная плитка продолжается на кухне с красивыми черными шкафами и мраморными столешницами. В центре – массивный остров с черными барными стульями с одной стороны. Мы с дедушкой частенько сидели здесь, наблюдая, как бабушка готовит что-то вкусненькое и напевает себе под нос.
Бросаюсь к высокой лампе у кресла-качалки и включаю свет, прогоняя воспоминания. И когда лампа начинает излучать мягкое маслянистое свечение, я облегченно вздыхаю. Несколько дней назад я звонила в коммунальную службу, чтобы они оформили дом на мое имя, однако, когда имеешь дело с таким старым поместьем, никогда нельзя быть полностью уверенным.
Затем я иду к термостату, и цифры на нем заставляют меня еще раз вздрогнуть.
Шестнадцать чертовых градусов.
Вдавливаю большим пальцем стрелку вверх и не останавливаюсь, пока температура не поднимается до двадцати трех. Не имею ничего против прохлады, но я бы предпочла, чтобы мои соски не прорезали одежду.
Оборачиваюсь и окидываю взглядом мой старый и новый дом – дом, в котором живет мое сердце с момента, с которого я себя помню, даже если мое тело и покидало его на какое-то время.
А затем улыбаюсь, наслаждаясь готическим великолепием поместья Парсонс. Именно таким задумали его мои прабабушка и прадедушка, и этот дух передавался из поколения в поколение. Бабушка часто говорила, что больше всего ей нравилось, что самой яркой деталью в комнате была она. И все же, несмотря на это, у нее были старческие предпочтения.
Я имею в виду, в самом деле, для чего у этих белых подушек кружевная кайма по краям и какой-то странно вышитый букет посередине? Это вовсе не мило. Это уродливо.
Я вздыхаю.
– Что ж, бабушка, я вернулась. Как ты и хотела, – шепчу я в пустоту.
– Ты готова? – спрашивает моя личная помощница.
Я бросаю взгляд на Мариетту, стоящую подле меня, и отмечаю, насколько рассеянно она протягивает мне микрофон. Ее внимание приковано к людям, все еще продолжающим стягиваться в небольшое здание. Этот местный книжный магазинчик не рассчитан на такое количество народа, однако каким-то образом они все же сумели собрать у себя это полчище: люди набиваются в тесное помещение, выстраиваются в очередь и ждут, когда я начну раздавать автографы.
Мой взгляд блуждает по толпе, я беззвучно считаю их. После тридцати сбиваюсь со счета.
– Ага, – отвечаю я.
Беру микрофон, и, когда всеобщее внимание обращается на меня, ропот стихает. На меня устремляются десятки глаз, отчего мои щеки вспыхивают румянцем. Моя кожа покрывается мурашками, но я люблю своих читателей, а потому справляюсь с этим.
– Прежде чем мы начнем, я хочу поблагодарить вас всех за то, что вы пришли. Я ценю каждого из вас и невероятно взволнована встречей с вами. Вы готовы?! – спрашиваю я, добавляя своему тону оживления.
Не то чтобы я не была взволнована, просто обычно во время автограф-сессий чувствую себя крайне неловко. Я не очень хороша, когда дело доходит до социальных взаимодействий. Я из тех, кто после заданного вопроса с застывшей улыбкой пялится собеседнику в лицо, пока мозг пытается осмыслить тот факт, что я даже не расслышала вопроса. Чаще всего из-за того, что гул моего сердца отдается эхом в ушах.
Я устраиваюсь в кресле и достаю свою ручку. Мариетта быстренько желает мне удачи и убегает решать другие вопросы. Она уже не раз становилась свидетельницей моих казусов с читателями и имеет привычку смущаться вместе со мной. Полагаю, это один из недостатков работы представителя социального изгоя.
Вернись, Мариетта. Все гораздо веселее, когда смущаюсь не я одна.
Ко мне, с моей книгой «Странник» в руках, подходит первая читательница; на ее веснушчатом лице сияет улыбка.
– Боже мой, как же классно с вами познакомиться! – восклицает она, почти пихая книгу мне в лицо.
Теперь мой ход.
Я широко улыбаюсь и осторожно беру книгу.
– Мне тоже очень приятно с тобой познакомиться, – отвечаю я. – И, эй, мы обе в команде «Веснушки», – добавляю я, указывая пальцем на наши лица. Она издает немного неловкий смешок, ее пальцы касаются щеки. – Как тебя зовут? – поспешно спрашиваю я, пока мы не увязли в странном разговоре о коже.
Боже, Адди, а что если она ненавидит свои веснушки? Ты тупица.
– Меган, – отвечает девушка, а затем диктует мне имя по буквам.
Моя рука дрожит, пока я старательно вывожу ее имя и кратенькую благодарственную записку. Мой автограф небрежен, однако именно это и отражает всю полноту моего существования.
Возвращаю книгу и с искренней улыбкой благодарю читательницу.
Когда приближается следующий читатель, мое лицо застывает в напряжении. Кто-то пялится на меня. Чертовски глупая мысль, учитывая, что все здесь пялятся на меня.
Стараюсь не обращать на это внимания и одариваю подошедшего широкой улыбкой, однако это чувство только усиливается, пока не возникает ощущение, что под поверхностью моей кожи жужжат пчелы, а к моей плоти подносят горящий факел. Это… это не похоже ни на что, когда-либо испытанное мной раньше. Волоски на моей шее приподнимаются, и я чувствую, как щеки становятся ярко-красными.
Часть
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143
