Кажется, у Акрама. С никелированным звоночком и новеньким скрипучим седлом. Мы все по очереди катались на нем. Аккуратно объезжали ямки и выбоины, а оказавшись на накатанной колее, нажимали на педали. Догоняй, ветер!
Аскарьянц, казалось, разделял с пацанами эту радость, и не однажды я замечал, как он, остановив своего ослика, глядит очередному лихому «гонщику» вслед. Как-то Акрам подошел к нему и сказал:
— Прокатитесь, если хотите!
— Я?! Куда мне, — вздохнул керосинщик, утирая платком мокрый лоб. — Я не умею.
— А что тут уметь? Садитесь и крутите педалями.
— Это вы можете, а я нет, — грустно улыбнулся Аскарьянц. — Понимаете, у меня в детстве не было велосипеда. А если бы и был, где кататься? Горы, камни… Другое дело — осел или конь.
Тогда я еще не понимал: любая радость хороша, когда она вовремя и доступна…
Аскарьянц был нашим единственным взрослым другом. И, согласитесь, в жизни, к сожалению, не часто встречаются такие чудаки… Он выручал нас в самые трудные моменты. Когда, казалось, ситуация уже безнадежна, на помощь приходил керосинщик. Какой еще взрослый на такое способен?..
Тогда мы с Акрамом учились в пятом «а» классе, Рахмат в параллельном — пятом «б».
Математику у нас преподавал Юрий Семенович — тучный, высокий учитель с орлиным носом. Фронтовик. Раненую левую руку он держал согнутой, пряча ладонь за полой кителя. Как вождь, которого мы часто видели на картинках и в кино. Может, Юрий Семенович и подражал ему?
Это был очень строгий и справедливый учитель. Мы побаивались его, но уважали. Объяснял он четко, понятно. Стыдно было после этого не решить пример или задачу. Но такое, конечно, случалось, особенно у нас с Акрамом: обоим туго давалась математика.
Однажды долго вместе пыхтели над домашним заданием по алгебре, но так ничего и не добились. В прескверном настроении брели мы в школу. У самых ворот нас догнал Рахмат. Узнав о нашей беде, он вдруг повеселел:
— Какой урок у вас математика?
— Третий, — вздохнул я.
— Вот и хорошо, — Рахмат поставил портфель между ног и потер ладони.
— Чего хорошего? — не понял Акрам.
— А то, что у нас третий — урок труда, могу сбежать.
— Ну и что? Нам-то не легче…
— Эх вы, дынные головы! Я же хочу вас выручить.
Мы удивились, ведь сам Рахмат математику еле-еле тянул на троечку. Неужели он всерьез собирается помочь нам решить задачу?
— Я сорву у вас урок, — пообещал он.
Трудно было принять слова Рахмата всерьез. На уроке я сидел, боясь поднять голову. Акрам тоже сосредоточенно смотрел в открытую чистую тетрадь.
Вот сейчас Юрий Семенович раскроет тяжелый школьный журнал. Проведет ногтем по списку, вскинет голову и скажет: «Разумов, к доске…»
— Разумов, к доске!
Я был погружен в самые мрачные мысли и ничего не слышал.
— Разумов, я к тебе обращаюсь!
Кто-то, хихикнув, ткнул меня в бок. Я вскочил из-за парты.
— Меня… Я?..
— Да, да, ты… Бери тетрадь и шагай к доске.
И тут произошло невероятное. Дверь класса приоткрылась и показалась голова… осла.
Все двадцать девять учеников во главе с Юрием Семеновичем замерли.
А осел как завопит! Аж стекла зазвенели и лампочка качнулась на потолке.
Что тут началось! Ребята повскакали с мест, окружили осла, стали хлопать его по бокам, смеяться.
Юрий Семенович храбро вытолкал животное, но, что и говорить, урок математики был сорван. Впервые за пять лет.
Виновник происшествия, впрочем, отыскался тут же. Его заметил школьный сторож Икрам-ата.
Рахмат успел сигануть через запасную дверь на улицу, но уже было поздно…
На следующий день Рахмат вернулся домой с грозной запиской, чтобы в школу обязательно явились родители. Записку написал Юрий Семенович, который не любил жаловаться директору, а во всем разбирался сам.
Как, однако, быть? Отец Рахмата давно оставил семью, а мать с утра до ночи работала на конфетной фабрике.
Очень уж не хотелось Рахмату расстраивать мать. Ведь у нее на руках еще сестренка и двое братишек.
Надо выручать, он ведь из-за нас пострадал, хоть мы и не просили.
И тут Акраму пришло на ум — попросить Аскарьянца побывать в роли Рахматова отца. Идея понравилась. Тем более, что в школе отца Рахмата никогда не видели.
Выслушав такую, прямо скажем, не совсем обычную просьбу, наш друг керосинщик поначалу испугался, как маленький.
— На преступление толкаете?
— Какое преступление! — взмолились мы. — Товарища надо выручить.
— Эх, огольцы-сорванцы, — осуждающе сплюнул под ноги Аскарьянц, но в голосе его мы почувствовали нотку сострадания. И постарались развить успех.
— Ладно, — согласился наконец он. — Но смотрите, чтобы в последний раз!
К визиту в школу керосинщик готовился словно в театр. Умывался целых полчаса, еще полчаса безуспешно приглаживал проволочную свою шевелюру.
Новенькие брюки-клеш, клетчатый пиджак, из-под которого выпирал зеленый с рубиновыми розами галстук, до синевы выбритый подбородок — все это совершенно преобразило Аскарьянца. Мы даже рты разинули.
За десять шагов от него веяло одеколоном «Шипр». Однако именно роскошная праздничная экипировка керосинщика едва не погубила задуманное дело!
На полпути к школе нам встретилась тетя Марта. Удивление на узком ее лице быстро сменилось гневом.
— Ах, вот ты какой! — задохнулась она. — Пока я на работе, вырядился — и к ней. Ну я тебе покажу! — Марта схватила опешившего мужа за плечо и с силой потянула домой.
— Тетя Марта, подождите, — в отчаянье остановил ее Рахмат. — У нас… у нас в школе утренник, и мы пригласили почетным гостем дядю Аскарьянца.
Марта с недоверием посмотрела на нас, потом на мужа.
— Какой из него гость, да еще почетный?
— Прежде чем браниться, надо выслушать, — наставительно произнес несколько оправившийся керосинщик. — «К ней»… Постыдилась бы при детях.
Но мы не поняли, чего тут надо стыдиться и что такое «она».
— Я тебе выслушаю, — проворчала Марта, вроде бы остывая. — Смотри мне, одна нога — в школе, другая — дома!
Она еще долго смотрела вслед — пока нас совсем не скрыли деревья.
Всю оставшуюся дорогу наш бедный Аскарьянц сопел, будто провинившийся и наказанный первоклассник. Из его бормотания мы поняли только, что «никогда в жены не надо брать ревнивую кобру». Словно нам вот-вот предстояло жениться…
Школа наша одноэтажная. Окна учительской были распахнуты. И мы с Акрамом со двора хорошо слышали и даже видели Юрия Семеновича с Аскарьянцем. Рахмат же вообще предусмотрительно остался за воротами.
— Так, значит, вы отец Рахмата? — переспросил Юрий Семенович, окидывая недоверчивым взглядом керосинщика.
— Разумеется, — с достоинством произнес Аскарьянц, но даже мы заметили, как сквозь синеву его щек проступили красные пятна.
Глаза Юрия Семеновича вспыхнули пронзительным светом проницательности. В «отца» он не поверил, но за отчима, наверно, странного
