в Центральный Дом Советской Армии. (Музей тогда еще находился в ЦДСА. В новое, теперешнее здание он переехал в мае 1965 года.)
В одном из залов Бобаджанов увидел станковый пулемет. Бывшего пулеметчика, естественно, потянуло к «максиму». Он подошел к нему и стал внимательно разглядывать. На крышке короба увидел номер «265». Сердце будто тисками сжало… Мирзо чуть не крикнул: «Мой пулемет!» Он готов был встать на колени и обнять своего старого безотказного фронтового друга, с которым прошел трудные дороги войны от Днепра до Одера, Сдержал себя: постеснялся людей. Стоял у пулемета и гладил его рукой.
— Товарищ! Экспонаты музея нельзя трогать рукой, — строго предупредила Мирзо женщина-экскурсовод.
— Это же мой пулемет, — ответил Мирзо. — Мы не виделись семнадцать лет…
Экскурсовод вначале не поверила, а потом куда-то быстро ушла. Минут через пять к пулемету подошли военные — начальник музея, полковник, его заместитель и один в штатском — заведующий сектором Великой Отечественной войны. Мирзо назвал себя и показал свой паспорт.
— Да, так и есть. Вы тот самый Мирзо Бобаджанов, о котором рассказывается в описании, — подтвердил начальник музея. — Какая приятная встреча! Мы очень рады видеть вас в нашем музее, тем более здесь, рядом с таким дорогим для вас экспонатом.
Разговорились. Мирзо сказал, показывая на табличку с описанием экспоната:
— Здесь ошибка получилась, не совсем точно написано.
— Что за ошибка, где неточность?
— Здесь говорится, что я награжден орденом Славы третьей степени и двумя орденами Красного Знамени.
— Разве не так?
— У меня один орден Красного Знамени.
В ответ полковник с некоторой торжественностью сказал:
— Ошибки здесь нет. Вы действительно награждены двумя орденами Красного Знамени. Просто второй орден вам пока не вручили. Мы давно уже ищем вас, Вернее, орден ищет вас.
Начальник музея пригласил Мирзо в свой кабинет, и там они продолжили разговор. Офицер взял у фронтовика его домашний адрес и адрес места работы.
— Орден будет вручен вам дома, — пообещал полковник.
Можно было уходить, но Мирзо колебался. Глядя на телефонный аппарат, вдруг спросил:
— А нельзя отсюда позвонить генералу армии Жадову?
— А зачем он вам?
— Алексей Семенович в годы войны командовал Пятой гвардейской армией. Это мой командарм.
— Все это так, — промолвил начальник музея, и в голосе его Мирзо уловил смущение. — Только помнит ли вас лично генерал армии? Ведь сколько у него было вас, бойцов!
Мирзо стоял на своем:
— Не мог забыть меня командарм. Он лично вручал мне оба ордена — Славу и Красное Знамя.
— Ну что ж, попытаемся связаться, — согласился офицер. Он полистал телефонную книжку и кому-то позвонил. Потом набрал нужный номер и передал трубку Бобаджанову: — Говорите. Это приемная генерала армии Жадова.
Мирзо прижал трубку к уху и услышал:
— Подполковник Васильев слушает вас.
— Это говорит пулеметчик Бобаджанов.
И вдруг услышал радостно-восторженное:
— Дорогой «Максимка», ты жив?! Откуда ты говоришь?!
Мирзо несколько смутил такой оборот дела, и он на всякий случай спросил:
— А вы кто?
— Чудак ты, Мирзо! Забыл Васильева? На фронте я был ординарцем у командующего и хорошо помню тебя. Мы с командующим каждый год двадцать восьмого марта вспоминаем о тебе. Как о погибшем…
— А где командующий? — спросил Мирзо.
— Нет его сейчас. Давай свои координаты, я запишу и доложу.
На другой день на курсы приехал подполковник с поручением от генерала армии Жадова. А через час Мирзо уже был в рабочем кабинете бывшего командарма 5-й гвардейской. Увидев пулеметчика Бобаджанова, генерал армии обрадовался. Вытирая повлажневшие глаза платком, растроганный, он шагнул к Мирзо и со словами: «Вот так встреча!» — заключил его в свои объятия.
— Жив, жив! Как я рад, дорогой ты мой герой-пулеметчик…
Поговорили, вспомнили былые бои-сражения, многих бойцов и командиров, их подвиги… Генерал армии дал указание второй орден Красного Знамени вручить Бобаджанову не в Душанбе, а здесь, в столице Родины. Вручение состоялось 9 марта в Центральном музее Вооруженных Сил возле станкового пулемета № 265. Орден бывшему пулеметчику вручил он же, генерал армии.
Из музея они поехали на квартиру Алексея Семеновича. Далеко за полночь просидели в тот раз генерал армии и гвардии старший сержант запаса, а проще — генерал и солдат, а точнее — два фронтовика, люди во многом схожей солдатской судьбы.
На прощание гостеприимный хозяин подарил Мирзо свою фотографию с памятной надписью:
«Бывшему гвардейцу — верному сыну Коммунистической партии Мирзо Бобаджанову. В память о встрече в Москве в день вручения ордена Красного Знамени. Генерал армии Жадов А. С. 9 марта 1962 г., г. Москва».
Эту фотографию Мирзо хранит как дорогую реликвию. И особенно дорога она стала после того, как перестало биться сердце прославленного командарма…
Боевое крещение
Когда началась война, Юрию шел семнадцатый год. За плечами было девять классов и первый год комсомольской юности. Впереди его ожидали солнечное лето, заманчивые планы и надежды. И все это перечеркнула война. Огромный город сразу посуровел, принял строгий военный облик. Сознание плохо привыкало к будоражащим сигналам воздушной тревоги, к тревожным сводкам Совинформбюро…
Что делать дальше? Этот вопрос встал перед Юрием во всей своей конкретности и неотвратимости. Старшего брата Виктора вызвали в военкомат. Вернулся сияющий:
— Все в порядке! Мама, готовь вещички, собирай в дорогу…
В сентябре Виктор простился с родными и ушел на фронт. Попытался и Юрий с дружком-одноклассником пробиться в военкомат. Пробились, но домой пришли ни с чем.
— Подрастите пока, — сказали им там. — Ваш год не призываем… Придет время и будет надобность — Родина позовет.
А пока Юрия позвали на оборонительные работы. Позвали языком обращения:
«…Задержать дальнейшее продвижение вражеских полчищ, превратить подступы к Москве в могилу для фашистов — этого требует от нас, москвичей, Родина, партия, Советская власть. Мужчины и женщины, выходите на строительство оборонительных укреплений! Опояшем святыню русского народа — Москву непроходимым кольцом укреплений, противотанковых рвов, надолбов, эскарпов».
В числе десятков тысяч москвичей Юрий Дронов строил Можайскую линию обороны. Он копал землю, и ему действительно казалось, что он в буквальном смысле роет могилу проклятым фашистам. На усталость, на мозоли не обращал внимания. Верил, что выкопанный москвичами глубокий ров задержит фашистские танки. Хоть на день — все равно помощь красноармейцам, защищавшим столицу.
В конце лета участились воздушные налеты на Москву. Райком комсомола двинул молодежь на борьбу с зажигательными бомбами. Юрий дежурил на крышах, бросал в бочку с водой по-змеиному шипящие «зажигалки». И работал. Он устроился на завод к отцу, вначале был учеником, а через месяц стал разметчиком. Полторы нормы а день и скупой, по нормам военного времени, паек.
Так прошла первая военная зима. Враг был
