И я верила, особенно когда они грозились скинуть вниз и меня, если не буду их слушаться.
Эти могли.
И глазом не моргнули, когда бы я тонуть начала.
В общем, все знали: кто попадает в реку, сразу уносится на дно и обратно не всплывает.
— Айла, немедленно отойди оттуда! — ухватив меня за руку, Оуэн оттащил от обрыва на несколько шагов. — Мало ли, сползет земля и поймать не успею.
Хм... я покосилась на песчаный пригорок с рублеными краями.
— А сам ты в это веришь? — тихо поинтересовалась у друга, страшась снова услышать о склизких синих вонючих утопленниках.
— Во что? — Оуэн непонимающе уставился на меня.
— В водовороты! Мне братья говорили, что если в воду упадешь, то уже не найдут никогда. Река заберет насовсем. Навсегда! И не выпустит.
— Найдут у деревни, — отмахнулся он. — Сказки все это для ребятни. Тела у пастбища на поверхность выбрасывает.
— И все мертвые? — выдохнула, представляя в камышах среди коров мертвяков, плавающих на спинах, почему-то гребя руками. Синих. И пахнущих трясиной. Брр...
— Айла! — в голосе жениха послышалось раздражение. — Ну, почем мне знать все или нет? Но что гиблое место — так точно! Не зря же я за рощей сети ставлю, а не тут.
— Надо другую поляну для встреч выбрать, — пробурчала недовольно.
— Зачем? — смутился он и, пожевав травинку, добавил. — Нет, это хорошее место. Никто сюда не приходит. И дорога недалеко. Взрослым здесь делать нечего, а мелочь мамки не пускают под угрозой порки. Но к обрыву не подходи. Не нравится мне, когда ты там стоишь. Не по себе.
Пожав плечами, я вернулась к большим камням и присела на разложенный плащ Оуэна.
Солнце начинало припекать. Под ногами ковром стелились мелкие желтые цветочки. В зарослях звучали трели птиц. Я очень любила начало лета. Еще не жаркое и уже такое зеленое.
И вроде так хорошо, но почему-то тревожно.
— Оуэн, а когда эта война до нас дойдет?
— Уже дошла, — он встряхнул с добротных штанов налипшую грязь. — Отец сказал — завтра уходим.
— Завтра! — всполошилась я. — И ты только сейчас мне это говоришь! Оуэн!
— А что не так? — он приподнял бровь. — Я все продумал. Соберёшь с вечера узелок, и я за тобой приду. Сбежишь из дому, а там война закончится, остынет твой папка да и смирится. Куда ему деваться-то!
— Но разве так можно? — неуверенно пролепетала, глядя на друга во все глаза.
— А что нельзя? — он пожал плечами.
— Бежать из дому — это страшно! — мой голос опустился до шёпота. — Отец, если поймает... Он, знаешь, в какой ярости будет. Мне вчера за разбитый кувшин так досталось. Прутиком по рукам, — я отвернула рукав и показала свежие красные полосы. — А за побег и вовсе зашибет!
— Не поймает, — грозно рявкнул друг, глядя на следы ударов. — Я тебя в свою семью приведу, и ничего мой отец сделать не сможет. Я у него сын единственный. Кроме меня в роду только брат троюродный. Мое слово весомое! Если я сказал невеста, значит, невеста! А иначе обижусь, отрекусь от рода и пусть им братишка наследников выдает. А он хиляк! В книжках своих торчит как червь и меча в руки не берет.
— Умный, что ли? — не поняла я.
— Типо того... Не скажу, что плохо это. Но дракон... Он должен быть и начитанным, и физически сильным.
— Так может, вырастит он и сильным станет?
Оуэн пожал плечами. Заметно было, что не одобряет он увлечений брата, но и обидеть его словом боится.
— Айла-а-а! — раздалось со стороны дороги.
Мгновенно соскочив с камня, я отдернула платье и испуганно уставилась на жениха.
— Айл-а-а, а ну... Иди сюда, мерзкая соплячка. И если ты со своей ящерицей, то пусть он сразу закапывается в землю.
— Это Льям! — У меня бешено заколотилось сердце. — Если братья тебя увидят — побьют!
— Это еще кто кого! — Оуэн важно закатил рукава, словно готовясь к драке.
— Айла-а-а! Курица ты бестолковая, — на сей раз прокричал Виям. — Тебе отец, что сказал? За нами козой на привязи ходить. А ну, иди сюда. Затрещин захотела?
— Мне нужно к ним, — я спешно засобиралась.
Подняв соломенную шляпку, водрузила ее на голову и подхватила ведро с карасями.
— Никуда ты не пойдешь! — заупрямился Оуэн. — Пусть приходят сюда и я им всыплю.
— Ты не понимаешь, — зашипела на него. — Их двое. И они никогда не дерутся честно. Они тебя побьют. Вот специально, чтобы я видела. Им бы только поиздеваться.
— А что твой отец? — Оуэн поморщился. Он вообще не переносил подлости. — Разрешает им так тебя обзывать?
— Папа говорит, что честность — она для дураков и ящериц. И это его слова они выкрикивают. Козой он меня с утра назвал.
— А мама? Не ругает за такое?
— А маму они не слушают, — проворчала я недовольно.
— Айла, кошка плешивая! — раздалось уже ближе. — Ну, ты получишь!
— Я пойду, — крепче ухватив ведро, заспешила к кустам.
— Не пущу, — друг поймал меня за руку. — Со мной пойдешь.
— Оуэн! Нет!
— Да! — Он сделал большие глаза. — Мужчина я или нет?
— Если они тебя побьют, то как мы сбежим? — Поняв, что он настроен твёрдо, решила взять его хитростью. — Ты не сможешь прийти за мной вечером. Ничего мне не сделают, только поругаются и все.
— Не побьют они меня, я сильный, — Оуэн упрямо стоял на своем, поджимая губы.
— А эти остолопы старше и злее, — шепнула я и, потянувшись, сама поцеловала его в щеку.
— Айла-а-а! — братья были совсем рядом.
— Жду тебя вечером! Приходи! — сорвавшись с места, я прижала к голове шляпку и с ведром понеслась на голоса.
— Айла, я приду, — крикнул мне вдогонку жених. — Собирай вещи.
— Да! — Я замедлила шаг и обернулась. — Мы сбежим, но сразу же напишем письмо моему отцу, чтобы он все знал.
— И все же, — он пошел ко мне, — может, я сейчас с тобой.
