полный рост, и пытаюсь убить ее взглядом.
Она молча сверлит меня взглядом в ответ. А затем жмет плечами, словно ничего не случилось особого, и ей не стыдно.
— Нужно поговорить, — я правда не знаю, откуда черпаю дзен, и почему еще не сорвался на ор, ведь все внутри меня орет.
Рвет, мечет и хочет убивать.
Я думал, что она сбежала, оставив в голове миллион вопросов, когда вернулся из команировки в тот злополучный год и не нашел ее. Сейчас этих самых вопросов не миллион, а миллиард.
Я любил ее, любил больше жизни, я был помешан на ней. Черт, я помешан на ней до сих пор! А она бросила меня, и скрыла от меня дочь. Зачем? Кто так поступает? Какой бессердечной сукой нужно быть, чтобы выкинуть такое?
Пока я киплю и раз за разом умираю внутри, она что-то в уме просчитывает. Потом словно сдается, кивнув на парадный вход в гостинницу.
— Помоги отнести вещи. Потом можем пойти в Торговый центр. Там наверняка есть игровая комната для Али и кафе, в котором можно поговорить.
— При свидетелях, умно, — подчеркнул я тут же ледяным тоном, давая понять, насколько сильно я сейчас зол.
Ловлю ее взгляд и едва подавляю оскал. Боится, и правильно делает. Придушить ее — это самое малое из того, что я хочу сделать с ней сейчас. Сначала, правда, я ее выслушаю. Посмотрим, как ей удастся объяснить, что она натворила с нами, и зачем все это было.
Всю дорогу до ТЦ молчу. Вета разговаривает с Алиной, которая счастлива, что идет в игровую комнату. Я вижу, как загорается ее личико, когда она видит огромную игровую зону. Сам я проходил мимо этой зоны миллион раз. Но сейчас, глядя на горящий взгляд малышки, я словно впервые ее вижу. Вижу, как много всего интересного здесь для ребенка. И оплачиваю ее развлечения, пока Вета помогает ей снять обувь.
Какое-то время мы с ней стоим, провожая взглядом дочь. Алина довольно улыбается, рассматривая игровую и явно не зная с чего начать. Видно, что глазки разбегаются.
Неужели она впервые в подобном месте? Это же такая… малость.
— Почему? — спрашиваю сквозь зубы, не в силах больше сдерживать себя. — Почему я должен узнавать о том, что у меня есть дочь, случайно, посреди улицы, потому что она сама ко мне подошла?
4 глава
Вета
Я слышу бурю в его голосе и вздыхаю про себя. Ему свои эмоции стараюсь не демонстрировать, пытаюсь держать лицо.
— В кафе? — придаю своему голосу максимально будничий тон. — Или хочешь наорать на меня при резвящихся детишках?
О, ехидство. Занятно. Давно не было. Сколько всего может пробудить в тебе одна неправильная встреча.
Лев смеряет меня очередным убивающим взглядом и кивает в сторону выхода. А я непроизвольно отмечаю, что он изменился. Раньше он не отличался и каплей самообладания. Если он хотел орать — он орал. Он совершенно не контейнировал эмоции, выдавал их сразу, непосредственный и искренний, как трехлетка. И мне, что греха таить, всегда это нравилось.
Этого сдержанного мужчину я пока не узнаю. Неудивительно, впрочем. Не неделя прошла, как бы. Пять лет это достаточно большой срок. Многое могло измениться за это время.
Например, у него на пальце появилось кольцо. Этот атрибут бросился мне в глаза сразу, когда я только оценила его физиологические изменения. Времени даром он не терял.
Когда мы присели и к нам подошел официант, я заказала кофе, а Лев виски.
Я скользнула по его лицу удивленным взглядом.
— Средь бела дня?
— Уж простите, принцесса, — фыркнул он недовольно, бросив в мою сторону очередной раздраженный взгляд.
— Твое тело — твое дело, — пожала плечами, дав себе мысленного пинка.
Взрослый мужчина, сам разберется.
— Так ты рассуждала, когда похитила мою дочь? — очередная фраза, как пощечина. Этот тон ему дается мастерски.
— Я не похищала твою дочь. Я узнала о беременности, когда уехала. А ты не сильно-то и искал, чтобы корчить из себя поруганную невинность сейчас.
Высказалась, и мысленно тут же дала себе оплеуху. Под взглядом этих потемневших глаз я вечно болтаю больше, чем следует. И потом бешусь на себя за это.
Зачем сказала, что не искал? Зачем показывать ему мои обиды? Ему нет до них дела. Так и нечего унижаться.
— Мне не пришлось бы тебя искать, если бы ты объяснила мне, какого черта ты творишь, — его голос стал повышаться, и я наконец-то начала узнавать мужчину, в которого влюбилась до беспамятства в молодости.
Не знаю как, но мне удалось подавить больную улыбку, которую этот его рык чуть не вызвал.
— У меня были свои причины, — ответила спокойно, открыто посмотрев ему в лицо.
О причинах он, очевидно, не осведомлен. И к лучшему. Не мне ему это рассказывать. Захочет — пусть спросит у папочки.
Когда я уехала, я наивно верила в то, что он меня найдет. Что не поверит в бред, что я сбежала, наймет частного детектива, отыщет, и я все ему расскажу. Он мне, конечно, поверит, и мы будем жить долго и счастливо. В маленьком городке, где никто нас не знает, и где его отец нас не найдет.
Но мечты остались мечтами. И его слова любви остались лишь словами, не подкрепленными действиями. Поэтому все, что мне нужно сейчас, это достойно выдержать его гневные порывы, объяснить, что я не скрывала дочь, и что он может попытаться наладить контакт с ней, если хочет, препятствовать этому я не буду.
Я уверена, что Алина узнала его. Я ведь показывала ей его фото, когда она стала интересоваться. Думаю даже, что не просто так она к нему подошла. Увидела на улице, пока ждала меня, и форсировала события и эту встречу.
Арский молчит, тяжелым взглядом сверлит мое лицо. Я тоже молчу и смотрю на него. Это затягивается на какое-то время, и наш зрительный контакт разрывает появление официанта с кофе и виски.
Лев
