ноне его пороть будут. Напился до чёртиков и прилюдно видного церковника обматерил. Ох, балда… Поглазеть хочешь?
— Торговой… казнью?
Повозка чуть повернула и на мгновение открылся удобный ракурс. Этого хватило, чтобы юноша заметил обнажённую исполосованную красным поясницу. Как раз в тот момент, когда прямо по ранам нещадно наносился очередной удар. Лёха вздрогнул так, будто его самого хлестнули кнутом, и плюхнулся на задницу, едва не промахнувшись мимо козел. Так и сидел потрясённым даже когда телега уехала с площади, а шлепки и вопли больше не доносились из-за домов.
В себя привели слова мужика:
— Ты эта, посиди тут малость, — смущённо сказал он, слезая на землю. — Чесн-слово, я недолго! И тогда к озеру довезу…
«Это слишком даже для старообрядцев, — лихорадочно размышлял Лёха. — Тут сектанты какие-то живут!».
В памяти всплыла история про одного бизнесмена, вроде бы всё продавшего ради обособленной деревенской жизни по средневековым обычаям предков. Елозя в ожидании возницы, юноша приметил, что все его как-то уж слишком подозрительно и долго рассматривают.
«Вот дерьмо! Я же единственный, кто во всей это сраной деревне одет нормально! — запоздало пришло озарение. — Сразу видно, что не из своих».
Он весь сжался, неосознанно и, конечно, бесполезно пытаясь спрятать кроссовки, джинсы и майку.
«Валить надо, — решил Лёха. — И как можно скорее, пока меня самого не растянули и этой самой торговой казнью не расхерачели. Нафиг этого бородача. Не буду его ждать. Валить!»
Он слез с телеги, стараясь двигаться как бы непринуждённо, хотя не мог отделаться от мысли, что со стороны наверняка выглядит скованным. Поначалу Лёха пошёл тем же путём, каким приехала телега, однако пройдя всего несколько шагов — остановился.
«Нельзя тем же путём, — он отошёл обратно, — там же куча народа. В какую угодно сторону, но не туда».
Лёха завернул за телегу и… наткнулся на мужика. В сопровождении пары стрельцов.
— Вот он! — воскликнул мужик, ткнув пальцем в юношу. — Чужак! Хватай его, пока не убёг!
Глава 2
— Ты чьих будешь?
— Не имеете права! — оглашал криками улицу Лёха. — Это насилие! Преступление!
Стрельцы — а их подоспело уже пятеро — схватили его за руки и куда-то тащили, однако не пробуя завернуть их за спину, как делают полицейские, так что немного получалось упираться и брыкаться.
— Органам о вас расскажу! — грозился юноша. — Тогда всю вашу… гхэ!.. Всю… вашу сектантскую деревню… прикроют на хрен!.. У меня дядя — майор полиции!.. Аргх!..
Удар под дых выбил воздух из лёгких, и дальше стрельцы поволокли чудаковатого пришельца почти без усилий, да в блаженной тишине. Взор Лёхи с мольбой блуждал по лицам случайных встречных, но в их ответных взглядах угадывалось только отстранённое любопытство.
Юношу завели в какую-то избу: в своём перепуганном состоянии и с болью под рёбрами он не мог сказать о приметах дома, разве что по размеру шире, чем другие. Лёху протащили через пару комнат, и в следующем просторном помещении так грубо усадили на низкую колоду, что аж зубы клацнули. Не успел он очухаться, как ему связали руки за спиной, и сделали это столь ловко, что не было сомнений — проделывали подобное далеко не впервой. В помещении был полумрак, но на досках под ногами Лёха заметил тёмные пятна, уж слишком смахивающие на кровь. От этого осознания дыхание опять сбилось ничуть не слабее, чем когда засадили кулаком. Подняв голову, Лёха увидел, что помимо него в комнате остался только стрелец, который загородил выход, и ещё здоровяк с пышной бородой. Он без видимых усилий одной рукой пододвинул край массивной лавки поближе к колодке, сел и пристально так посмотрел на пленника.
— Диковинное тряпьё, — хрипло сказал громила, медленно окидывая взором Лёху с головы до ног. — Толкуешь не по-нашенски.
Затем здоровяк схватил юношу за подбородок, но вскоре с отвращение отпустил.
— Морда так острижена, что глаже, чем у бабы!
Продолжая осмотр, здоровяк запустил руку под воротник майки, вытащил крестик, и сорвал его с шеи.
— Дорогой с виду, — на огромной ладони распятие выглядело совсем крошечным. — Не видывал таких. Батюшке покажу. Он разберётся.
Громила вновь уставился на Лёху.
— Ты чьих будешь, молодчик? Из ляхов что ль? Из ереси жидовствующих? Так их ещё при деде моём разогнали. Из рабов нечисти?..
— Отпустите меня домой, — простонал Лёха. — Я случайно здесь оказался.
— Так я и хочу домой отправить! — с наигранным сочувствием сказал здоровяк. — Но где дом твой? Кто тебя там ждёт?
— Мама ждёт…
Громила расхохотался.
— Годов тебе сколько будет?
— Девятнадцать.
— Лоб здоровый, а по матушке горюнишься. Девятнадцать уже! Я помыслил, что по жёнушке и дитяткам, — в словах громилы вроде бы промелькнуло добродушие. Или так слышалось отчаявшемуся Лёхе. — Бобыль, значиться. Что ж сразу не сказал! Ежели так, то как же мне не отпустить тебя? Конечно отпущу к матушке!
— Правда?
— Нет, дурень.
Отбросив показное сочувствие, здоровяк приблизил своё лицо почти вплотную к лицу юноши.
— Рассказывай всё, как есть, дубина. Потому как сдаётся мне, что ты соглядатай какой. Да не один был, но от своих отбился в лесу. Али вовсе колдун и с нечистой силой путаешься. Рассказывай правду.
— Да что за чушь ты несёшь? — разозлился Лёха. — Какой, блин, соглядатай? Вы чё, тут все обкуренные что ли? Чё мне тебе рассказывать?
— Всё! А ежели не разговоришься, то с тобой потолкует мой братец, — громила приблизил к лицу юноши пудовый кулачище. — Он всякому язык развяжет. Но ежели и после сваляешь дурака, то найдётся что покрепче. Поострее. Погорячее. Лучше говори подобру-поздорову.
— Ладно-ладно, — всхлипнул Лёха. — Всё расскажу. Только и ты мне всего на один вопрос ответь. Какое число сегодня?
Собеседник насторожился, ожидая подвоха.
— Одиннадцатый день травеня — мая, — наконец сказал мужик. И добавил: — Семь тысяч восемьдесят девятого года.
— Господи, — несмотря на тяжкое положение Лёха улыбнулся. — Почему тогда звездолёты небо не бороздят и у вас тут всё из дерева? Апокалипсис случился? Вы как летоисчисление ведёте?
— От сотворения мира, нехристь! — рявкнул громила. — Тебе только один вопрос дозволялся! Говори, откудова явился?
Лёха весь поник, плечи обмякли, а со лба капал пот. Морально сломленный пленник… но на деле только притворяющийся таковым. С завязанными за спиной руками он, конечно, не мог драться. Ударить, например, ногой тоже — неудобно и низко сидел. Однако спина свободная…
Лёха отклонился чуть назад, и боднул мужика, всё ещё удерживающего рядом лицо — лбом в мясистый нос. Получилось на славу: дёрнувшись, громила сорвался с угла лавки, и звучно шлёпнулся на пол. Не теряя драгоценных секунд, Лёха вскочил и побежал
