земле апельсины и глиняные горшки, выставленные из гончарной мастерской напротив. Брезентовые навесы скрывали от жары продавцов, которые с отрешенным видом перекладывали свой товар с места на место или из высоких пиал пили зеленый чай.
Дойдя до лавки Кунара-индийца, торговавшего здесь парчой и пряностями, Шерехов при заходе в лавку бросил взгляд "в сторону пройденного пути" и обмер. Весь торговый ряд был заполнен какими-то подозрительными личностями, которые делали вид, что что-то выбирают у прилавков или, что было еще более подозрительным, о чем-то оживленно беседовали с хозяином той или иной лавки. Тревожная мысль колготнулась в воспаленном сознании Шерехова: "Неужели за мной выставили все Управление?!"
Шерехов попытался взять себя в руки. И это ему удалось после того, как он вспомнил, что однажды на "поэлементных" занятиях в развединституте обнаружил в метро седьмой прицепной вагон, битком набитый, как ему тогда показалось, сотрудниками "НН" или как на Сретенке за ним ехал "топтун-камикадзе", мобилизовав для наблюдения за Шереховым асфальтовый каток. Тогда на разборе все закончилось веселым смехом, но здесь, чувствовал Шерехов, одним смехом не отделаешься…
В лавке Кунара Шерехов пробыл недолго – ровно столько, сколько нужно человеку убедиться, что зашел он не туда, куда направлялся. Выйдя из лавки, майор пошел по базару дальше, легендированно останавливаясь то у одного прилавка, то у другого, спрашивая, порой невпопад, у мясника цену на корицу, а у цветочника оптовые цены на виноград. Пройдя вторую контрольную точку и не сделав определенного вывода о наличии "хвоста", Шерехов в отчаянии бросился вон с базара, на ходу переделывая, перестраивая, переигрывая маршрут и легенду нахождения в городе.
Выбравшись, наконец, из лабиринта лавок, лавочек и лавчонок, судорожно сжимая в руке недозрелый, зеленый еще банан, Шерехов махнул первому проходящему мимо такси и взобравшись на высокий горб муниципального транспорта, почувствовал себя в безопасности. Привычка профессионала заставила майора еще раз перепровериться и, перегнувшись назад, он внимательно изучил номер верблюда, который к ужасу Шерехова полностью совпал с цифрами на белоснежном манжете его левого рукава. С трудом, но все же Шерехову удалось довольно спокойно попросить погонщика остановиться у лавки Ахмеда – самого знаменитого магазина Обдурмана, где можно было найти все – от серьезных изданий на политические темы до порнографической периодики.
Обменявшись приветствиями с хозяином, Шерехов как мог объяснил, что ему нужен детский вариант сказок "Тысячи и одной ночи", заранее зная, что в Обдурмане кастрированный вариант этих сказок для взрослых успехом не пользуется и отдельной книгой не издается. Каково же было удивление майора, когда Ахмед из-под прилавка достал книгу сказок в красочном жестком переплете, где на титульном листе внизу было выбито знакомое еще с детства название родного издательства "Советская Россия".
Не успев удивиться тому, что в Советском Союзе он никогда не видел столь красочного издания, Шерехов вышел из лавки, крепко прижимая к груди незабвенный сборник детских сказок "тети Шехерезады", не веря в столь неожиданную удачу. Но недолго пришлось пребывать майору Шерехову в благостном настроении – ему на глаза попался верблюд, чья морда и стертый горб удивительно напоминали морду и горб верблюда, безвременно оставленного Шереховым у лавки Ахмеда. Номер этого верблюда кардинально отличался от записанного на манжете. Тоска вновь охватила душу Шерехова. Он решил еще раз грубо провериться, а затем попробовать оторваться. Вспомнив, что недалеко за барханом когда-то стояла кабина телефона-автомата, Шерехов медленно, стараясь не вызвать подозрение у окружающих, не обращая внимание на насквозь промокшую под костюмом рубашку, по солнечной стороне вдоль высокого дувала пошел на выход из города.
По кривой улочке, опираясь правой рукой на бесконечно длинный забор и перепрыгивая через узкие ручейки помоев, бежавших от двери к двери, Шерехов наконец-то добрался до северных ворот. Пройдя их, он резко развернулся и стал делать вид, что ищет гранитную плиту, которая напоминала, что ворота представляют историческую ценность и охраняются аллахом. Гранитной плиты на воротах не было-Шерехов их перепутал с восточными – но это было уже неважно. Важно было то, что из ворот никто не вышел.
Шерехов прошел под палящим солнцем до заветного бархана, где, как он помнил по прошлой командировке, стояли кабины международных телефонов фирмы "ИТД" и откуда через Катманду можно было позвонить в родной Бердянск.
Бархан был на месте, но кабины не было. Зато была небольшая таблица, где на хорошем английском языке было принесено извинение за то, что переговорный пункт временно не работает, вследствие заноса его песком и далее сообщалось, что после первого же бурана узел будет функционировать вновь. Шерехову стало немного жаль упущенной возможности переговорить с домочадцами, но не в его привычках было долго и сильно расстраиваться и, напевая "вихри враждебные веют…", Шерехов быстрым шагом зашагал к месту встречи.
"Али" был как всегда точен и аккуратен – он появился ровно через полчаса после назначенного времени. Местные мальчишки, которые на углу играли в "альчики", и вначале не обращали внимания на белого господина в строгом черном костюме, к концу вторых пятнадцати минут оставили игру и окружили этого странного европейца, который за полчаса даже в тень не зашел. И стали выпрашивать у него мелочь на щепотку анаши – слабого наркотика местного производства. Разогнав эту "амшару", "Али" долго по-восточному приветствовал Шерехова, расспрашивая его о здоровье матери его детей и двоюродного дедушки детей его матери.
Обсудив все предварительные вопросы, необходимые в начале каждой оперативной встречи и договорившись, что по легенде они познакомились на концерте Стравинского, а разговор на встрече вели о живописи Ренуара, Шерехов тут же перешел к делу, попросив охарактеризовать некоторых из жен ибн-Сауда. "Али" добросовестно выполнил просьбу своего друга, правда, несколько увлекшись несущественными деталями интимного характера, ставшими ему известными по роду службы. И все это время по ходу рассказа "Али" мозг Шерехова лихорадочно работал в одном направлении – как подвести "Али" к мысли о необходимости знакомства его со второй любимой женой эмира. Может быть, сказать, что по его данным она собирает марки и он, Шерехов, хотел бы обменяться с ней монгольской серией о космосе с бахрейнской серией о русском балете?
Рассказы "Али" продолжались уже третий час, когда Шерехов нашел выход – он решил сказать, что безумно влюблен в Чичак – вторую жену эмира– и хотел бы, чтобы он, "Али", организовал ему свидание с милой его сердцу восточной красавицей, чей гибкий стан, небесного цвета шальвары и фиолетовый оттенок паранджи которую уже ночь не дают ему покоя.
Душа похолодела у Шерехова, когда по расширенным зрачкам "Али" он понял, что смысл сказанного им дошел
