Сердитый, небритый, невыспавшийся. Он плохо все рассчитал и не успел отдохнуть от отдыха. Ему бы пару дней на адаптацию, но он вчера днем прилетел из Еревана, а сегодня в восемь утра должен выйти на обход. Сейчас семь тридцать, а Левон еще только паркуется у больницы.
– Здоро́во, Хищник! – поприветствовал его охранник Димон. Не друг, но хороший приятель. Ему Лев уже полгода мангал варит. – С возвращением!
– Привет. Тут для тебя гостинцы, – он передал приятелю пакет, в нем бутылочка «Арарата» и несколько видов чурчхелы. Димон ее обожал и удивлялся, почему кавказец Левон к ней равнодушен. Это же лакомство богов!
– Спасибо, дорогой! – Он коротко обнял Сарикяна. – У меня для тебя тоже кое-что есть. Зайди ко мне.
– Опаздываю, брат.
– На секунду, – настаивал Димон и тянул приятеля за собой.
Четыре года назад он лежал в отделении Левона. Спецназовец с ампутированной ногой. Молодой, крепкий, но упавший духом парень не знал, как жить дальше. Все твердили ему одно и то же: главное, живой, ты найдешь себя. А Димон в спецназ по зову сердца пошел. Ему именно этого хотелось, подавлять массовые беспорядки, брать штурмом здания, освобождать заложников. Он уже себя нашел, но потерял… когда лишился ноги!
Он собирался покончить с собой, выбравшись на крышу здания больницы.
– Не такой уж ты и беспомощный, да? – крикнул ему Левон, высунувшись в окно своего кабинета. Тот находился на последнем этаже. – Вон как резво взобрался!
– Док, отвали!
– Подумаешь, ноги нет. У кого-то мозгов нема, и ничего, живут.
– А я не хочу!
Левон уселся на подоконник, чтобы удобнее было разговаривать.
– Если б в меня Катюшка была влюблена, я бы хотел, – сказал он.
– Какая еще Катюшка?
– Медсестричка наша. Пухленькая такая, с ямочками на щеках.
– Которая уколы ставит?
– Согласись, лучше всех?
– Да, рука у нее легкая.
– И характер такой же. Чудо, а не девушка.
– Ты сказал, что я ей нравлюсь? – недоверчиво переспросил Димон.
– Очень. Неужели не замечал, как она на тебя смотрит?
– Как на калеку. С жалостью. Зачем ей безногий?
– Для мужика что главное?
– Член.
– Ой, дурак. Душа. – Левон взял с подоконника, на котором еще и чайник с приборами стоял, коробку конфет, что подарили благодарные пациенты. – Смотри, что есть у меня.
– «Птичье молоко».
– Катюшкина любимая сладость. Спускайся и топай ко мне, я тебе эту коробку отдам, а ты ей подаришь, когда придет тебе вечером укол ставить.
С той коробки конфет и начались отношения Димона и Кати. А еще с вранья Левона. Ничего о своей симпатии к покалеченному спецназовцу она не говорила, но все знали, что девушка очень хочет замуж, да попадаются все не те. Димон же был парнем порядочным, и доктор Сарикян решил, что хуже не будет, если он ребят друг к другу подтолкнет.
– Ты только не говори Катюшке, что я ее секрет тебе открыл, – предупредил он Димона. – Она девушка скромная, засмущается. А то еще на меня обидится, а я ее хорошим отношением дорожу.
Три года их браку исполнилось. Живут душа в душу, Катюша сейчас в декрете, а Димон уже и не помнит того момента, когда хотел с крыши спрыгнуть.
– Это тебе, – сообщил он, вынув из ящика стола коробку, завернутую в черный полиэтилен.
– Что это?
– Понятия не имею, просили передать доктору Сарикяну.
– Кто? – Он потряс коробку, но в ней ничего не грохнуло. Значит, не коньяк.
– Мужик какой-то. Вчера вечером ко мне постучал, спросил, знаю ли я тебя, когда я ответил утвердительно, попросил передать.
– Странно, что не в приемном покое оставил, ну да ладно.
– Откроешь?
– Потом. Я и так опаздываю. – Но Лева предположил, что в коробке восточные сладости. Чурчхелу он не любил, а вот тающие во рту халву и пахлаву очень, и все об этом знали.
– Да, еще же новость есть! Опупительная!
– Все, Димон, некогда, – и не стал слушать приятеля, пытающегося выдать-таки опупительную новость.
Узнал ее Левон от старшей медсестры отделения Розы.
– Спящая красавица проснулась! – торжественно объявила она сразу после того, как поздоровалась.
– Да ты что? – Тут же вспомнился забытый поцелуй, и стало немного стыдно. – Когда?
– Неделю назад она очнулась и очень всех напугала! Думали, потеряем. Но реанимировали, перевели в интенсивную терапию. Окончательно пациентка пришла в себя вчера вечером! В восемнадцать ноль-ноль. Символично, правда?
– Не понял?
– Сегодня девятнадцатое.
– А, вот ты о чем. – Левон вручил старшо́й (так ее называли, а еще Розалиндой, но это уже ухаживающий за ней электрик) презентик из Армении. – Как она?
– Нормально. Уже в своей палате. Ольга соображает, двигается, как может после шестнадцати лет лежания, шепотом говорит, ест.
– Даже так?
– Через трубочку, но сама. Удивительная пациентка. У нас некоторые после двухчасового наркоза себя хуже чувствуют, а потом еще сутки валяются и ноют, а эта встать пыталась.
– Психолог с ней беседовал?
– Сразу вызвали. Он и вечером был, и на ночь остался. Сейчас спит у себя, домой не идет, вас дожидается.
– Тогда я к нему после обхода…
– Иван Дмитриевич, – так звали психолога, – не велел к пациентке никого водить. Разрешил только мне, она меня уже знает, и вам.
– Буду иметь в виду.
Он направился к себе в кабинет, чтобы переодеться, но Роза окликнула его:
– Она ничего не помнит, Левон Гамлетович. И пока не знает, какой сейчас год.
Кивнув, он двинулся дальше. До обхода оставалось пять минут.
* * *
Она полулежала на кровати и смотрела в окно. Жалюзи на нем были раздвинуты, и Ольга видела серое небо, голые ветки вековых осин, птиц, взмывающих с них ввысь, и моросящий дождь.
– Можно попросить закрыть окно, – прошелестела она. – Пейзаж навевает тоску.
Роза выполнила просьбу. А чтобы в палате не было мрачно, включила свет. Она еще и телевизор хотела врубить, но Иван Дмитриевич качнул головой.
– Роза, иди, занимайся делами, мы тебя позовем, если что, – сказал ей Лев.
Старша́я с неохотой подчинилась. Ей хотелось присутствовать при разговоре докторов с пациенткой, но она не нашла предлога, чтобы остаться.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Левон участливо. Пока он стоял, но намеревался опуститься на стул, в данный момент занятый дополнительной подушкой.
Пациентка впервые на него посмотрела, до этого лежала, отвернувшись.
Бодрствующая, она выглядела иначе. Из-за глаз, понял Лев. Они оказались серыми, как небо за окном. На смуглом лице они не только выделялись, но по-особенному играли. Как драгоценные камни, выложенные на контрастную поверхность.
Когда ее глаза встретились с Левиными, пациентка вздрогнула. Он испугался, подумал, что у Ольги судорога, но нет. Она повела себя так, будто увидела кого-то знакомого.
