далеко не всякая профессиональная актриса.
А если нет? Если это не игра? Если ее действительно преследуют и хотят убить, — за что?
Рогов закурил, вернулся в прихожую и через стеклянную дверь, ведущую в гостиную, стал смотреть на свою непредвиденную гостью.
Она была довольно-таки привлекательной. Длинные светлые волосы, ниспадающие на короткий заячий полушубок, острая мордочка, худенькие ножки, плотно обтянутые черными блестящими на свету «лосинами», в высоких коричневых замшевых сапогах. Броская девочка. На вид не больше двадцати трех. Скорее всего глупышка, которая даже толком накраситься не может, не чувствует еще: брови чересчур выщипаны, глаза густо подведены, губы слишком ярко накрашены. Да и волосы не чесаны. Но, наверное, сегодня так модно. Вероятно, и не работает нигде, а может, и работает в какой-нибудь частной фирме, ЖЭКе или машинописном бюро. Длинные холеные пальцы недвусмысленно говорят об этом. Наверняка и курит. Такие истеричные особы курить начинают рано и к тридцати дымят, как паровозы, ничем не уступая заядлым курильщикам-мужикам.
Но было в ней что-то и вызывающее жалость. Рогов поначалу понять не мог, что. Но потом его как осенило: задумчивый взгляд девушки в эту минуту напомнил потерянных женщин Дельво. То же отчаяние, та же боль в глазах.
— Закуришь? — спросил её Рогов, войдя в гостиную.
— Да, спасибо.
Девушка взяла протянутую сигарету, потом достала из-за плеча крохотную замшевую — под цвет сапог — сумочку, выудила оттуда зажигалку, прикурила и положила её обратно. Она даже не взглянула на себя в зеркальце, а ведь Рогов заметил, что, когда она брала сигарету, глаза ее были не на месте и тушь слегка поплыла — видно, хорошо ей досадили приятели.
Несколько минут они молчали. Рогов сидел в кресле напротив, но старался не смотреть на девушку. Взгляд его то и дело блуждал по легкому рисунку обоев на стене, по переплетам книг в шкафу, по деталям одежды гостьи, долго не сосредотачиваясь ни на чем и ничего не воспринимая. Девушка жадно затягивалась, изредка тихо всхлипывала и о чем-то думала, рассеянно уставившись в пол.
Мысли Рогова кружились вокруг одного: вот-вот на пороге появится Марта. Нужно что-нибудь придумать, чтобы ее успокоить, чтобы представить все более-менее правдоподобным. Однако никакие толковые объяснения в голову не приходили. Все выглядело каким-то нелепым и труднообъяснимым. Зачем он впустил эту девушку? Почему сразу не вышел на лестничную площадку, не удостоверился в правоте ее слов? Почему не выдворил? Что-то дрогнуло в его душе, что-то отозвалось, и он поверил ей, этой незнакомой смазливой девчушке, хотя для этого, если серьезно, не было совершенно никаких оснований: голоса ему только послышались, людей он не видел, следов какого-либо преследования ни на лице девушки, ни на её одежде, ни на обуви не находил. И всё же верил ей, и уже стал жалеть, что обидел напрасно. Хотелось как-то реабилитироваться.
Рогов прервал паузу и сказал негромко, словно даже и не к ней обращаясь:
— И никакой я не сурок, и прекрасно понимаю, в какие времена мы живем.
Девушка в свою очередь тоже попыталась извиниться:
— Простите за сурка. Не знаю даже, что на меня нашло. Я сейчас вся, как на вулкане.
Она погасила недокуренную сигарету в пепельнице, и хрупкие плечи ее снова сникли.
Рогов сказал:
— Ладно, пустяки, не думайте об этом. Может, в чем-то вы и правы: я действительно закупорился в себе, редко когда выхожу из дома. Настоящий сурок.
— Простите.
Рогов задумался. Ему не понравилось, что тревога словно зыбким туманом начала расползаться по комнате. Надо было остановить ее.
— Да, — сказал он через мгновение, — ситуация… Но ничего, вы, главное, сильно не переживайте: и не такое случается в жизни. Я думаю, они скоро уйдут.
— Вы уверены? — спросила девушка поникшим голосом. — Мне кажется, они не оставят меня в покое. Они будут ждать. Там, внизу.
— Да ну! — не удержался Рогов, чтобы не съязвить. Его уже начинала раздражать необоснованная уверенность девушки в существовании настырных злоумышленников. — С чего бы это они стали устраивать на вас засаду? По-моему, вы не такая уж и важная штучка, чтобы охранять вас до утра!
Девушка вспыхнула и глянула на Рогова холодно и озлобленно. Подбородок её затрясся:
— Издеваетесь? Вам легче. Вы не испытали и десятой доли того, что испытала я!
Рогову это показалось чрезмерным.
— Нет, интересно: я издеваюсь! Я — издеваюсь! Каково!
Он подхватился с места.
— Главное, она, как цунами, врывается ко мне, врывается в самое неподходящее время, когда, можно, сказать, ночь на дворе, — и я же еще над ней издеваюсь! Ничего себе!
Девушка мгновенно сникает.
— Но вы же понимаете: я боюсь. Они могут сделать, что угодно.
— Понимаю, — понесло вовсю Рогова. — Я прекрасно вас понимаю: вы где-то кому-то там насолили и теперь пытаетесь сотворить из себя великомученицу! Браво! Виват! Публика в восторге! Но вы, вы-то еще не вышли из этой роли, а пьеса, наверняка, давно кончилась. И знаете что: у каждого, как говорится, своя свадьба, и мне, поверьте, сейчас не до ваших проблем!
— А вы злой, — сдавленным голосом вдруг произнесла она. — Какой же вы все-таки злой. Если б я знала, что вы такой…
— Позвольте, позвольте! — вспыхнул по-новому Рогов. — Это я-то злой? Я?! Тогда, может, они добренькие? Те, которые, по вашим же словам, ждут вас там, внизу! Они добренькие? А?! Так идите к ним, идите! Они наверняка понянчатся с вами, а я уж в няньки — извините за выражение: сопли вам подтирать — не гожусь! Вы сами прекрасно знали, с кем связались. Разве не так?
— Я прошу вас… — умоляюще произнесла девушка, съежившись и потупив взор. Конечно же он был прав — она сама связалась с дурацкой компанией, но разве она могла предположить, что невинная поначалу встреча впоследствии обернется такой ужасной ситуацией? Она сникла, придавленная тяжестью неопровержимых аргументов. Это вернуло Рогова на землю. Он стушевался и сразу же извинился:
— Простите, простите, я был бестактен.
Рогов замолчал и вдруг почувствовал необычайную легкость. Вероятно, ему необходимо было выговориться, и вскипел он, как ему теперь стало понятно, вовсе не из-за ее слов. Он вдруг ясно
