промежуточном состоянии между забытьем и сознанием, мыслей не было. Боль набатом расходилась по телу, пусть и терпимо. Рук и ног я практически не чувствовал. И лишь спустя какое-то время, когда удалось открыть глаза и перевести взгляд на запястья, увиденное породило только судорожный всхлип. Там, где раньше были символы, сейчас лишь выжженная плоть. Причем выжженная на сантиметр вглубь. И от этого ужаса вверх по руке расходятся дорожки прожжённой кожи. Черные ломанные линии, будто от удара электричеством.
Можно ли в таком состоянии соображать хоть как-то? Сомневаюсь. Поэтому, когда перед глазами кто-то появился, я даже не придал этому особого значения. Меня, словно мешок, подхватили с пола и закинули на плечо. Я даже на боль, что вновь стрельнула от прикосновения выжженной плоти с элементами одежды, не отреагировал.
Длинный коридор, по которому меня тащили, был темным и сырым. Кажется, я даже сознание терял. На несколько секунд, но тем не менее. Происходящее отложилось в памяти урывками. Самое основное прояснение случилось лишь в момент, когда меня сбросили-таки с плеч. Причем, именно как мешок с картошкой: лениво и небрежно. Ну а после на тех самых местах, где плоть была выжжена, сомкнулись холодные металлические обводы. Это и позволило сознанию на мгновение проясниться. Боль прошла фоном, а вот общая картинка заставила сердце биться чаще. И да, волна паники, что прорвалась даже сквозь боль, оказалась лишь самой незначительной из проблем.
— С фиксацией всё, — спокойный голос принесшего меня. — Можете начинать, Мастер.
Мастер, стоявший с левой стороны от меня, поймал мой полубезумный взгляд и усмехнулся. С его кривыми губами выглядело это неприятно.
— Сказал бы тебе молиться, — начал он, — да, боюсь, никто тебя здесь не услышит.
Всё, что я успел осознать, так это лежащего себя на столе, что больно походил на операционный. Помещение вокруг светлое, просторное. Только воздух вот спертый и неприятный. После же, начался ад. Именно сейчас в моем мозгу, что сокращался от болевой агонии, мелькали мысли о самоубийстве «там» и аду христианском здесь. Попаданство? Как бы ни так! За грехи надо расплачиваться и моя расплата это вот этот вот личный ад.
Из всего произошедшего, в памяти отложились три момента.
Первый, это когда с направленной в мою сторону левой руки мастера, ударил поток грязно-зеленого света. Боль волнами расходится изнутри, постепенно накрывая собой все внутренние органы. Дышать удается с трудом. Стук сердца надрывистый и тяжелый. В печень будто бы ржавый штырь воткнули, а под черепной коробкой появился эпицентр ледяного ада.
Второй момент произошел после. Наверно, я терял сознание. Ибо тьма перед глазами именно на это и намекала. Но подобное блаженство закончилось внезапно, с ощущением холодной руки, сжимающей мой подбородок. Открыв глаза, всё, что я увидел, это длинную тонкую склянку, горлышко которой направлено в мой открытый рот. А уж когда мерзкая густая субстанция потекла по её стенкам, а после попала на язык, стало еще хуже. Мог бы кричать, орал бы во всё горло. Мог бы дергаться, наверно, оторвал бы себе конечности. Но всё, что я мог, так это задыхаться криком внутри себя. Задыхаться, глотая обжигающую жидкость, и заходиться в агонии, которая сотрясала тело чудовищными по своей силе спазмами.
И вновь меня спасло легкое забытье. Разум человека устроен так, что рано или поздно, но он подстраивается под ситуацию. Вот и здесь, в какой-то момент, сознание просто ушло за грань. Забилось в чулан где-то внутри, сжалось в комочек, и лишь вздрагивало, когда крики из-за закрытой двери в реальность, прорывались сюда.
Третий момент был самым страшным из всех. И дело тут совсем не в боли.
Когда разум, вдруг, вернулся, а я открыл глаза и осознал происходящее, увиденная картинка надолго отложилась в памяти. Я видел свои руки, которые при помощи подставок расположили выше тела. Какие-то ухваты оттягивали кожу и мышцы, а «Мастер» медленно заливал внутрь искристую золотистую жижу. И стоило мне только перевести взгляд на тело, где подобное происходило и с грудной клеткой, и животом, как разум вновь не выдержал. Не было больше, ни понимания, ни осознания. Только черная, бесконечная пустота, по которой пробегали редкие разряды алых молний.
Интересно, какого это, вернуться из ада?
Именно такой была первая мысль, стоило открыть глаза.
Всё тот же потолок, та же стена слева от топчана и та же комната с металлической дверью. Только вот я уже не тот. Я чувствовал это. Воспоминания о прошлой жизни теперь казались чем-то ненастоящим. Сказкой, что придумал себе сам, лишь бы не сойти с ума.
К моему удивлению тело ощущалось нормально. Да, присутствовала легкая ломота в мышцах и слабость, когда попытался поднять руку. Взгляд зацепился за ладонь, за линии на ней, и всё это воспринималось, будто я во сне. Повернув кисть другой стороной, отметил ниточки шрамов, что шли от каждого пальца. Там, где до этого были выжжены куски плоти, сейчас только безобразные шрамы. Почерневших дорожек не осталось, вместо них глубокие белые рытвины. Еще из основных изменений это трусы на мне. Пожалуй, именно они удивили больше всего. Серые, из неприятной на ощупь ткани, но чистые и без дыр.
В комнате было тепло. Или лучше называть это место камерой?
Сознание вело себя странно. Слишком уж отрешенными были мысли.
Попытавшись более подробно вспомнить свою прошлую жизнь, далось это не без труда. Какие-то нюансы ускользали, тогда как основные моменты из памяти не исчезли. Детство, юность, студенчество. Диагноз и разделение жизни на «до» и «после». Теперь вот стоит добавить еще один отрезок. Остался ли я собой? Сложно сказать. Может ли вообще разумное существо, после всего произошедшего, остаться собой? Радовало, что я всё еще жив. В сознании и даже могу размышлять. Тело вроде бы в порядке и даже слушается. Последствия? Пока не ощущаю.
Попытка подняться на ноги успехом не увенчалась. Только я попытался двинуться уже всем телом, а не одной только рукой, как та слабость, что присутствовала где-то на периферии, заявила о себе в полной мере. Смог лишь пошевелить ногами, в попытке повернуться, но тут же схватил жуткий приступ головокружения. Во рту пересохло и появилась отдышка. Пришлось все попытки прекращать, да так и замереть в той позе,
