произнёс со странным выражением в глазах. Ощущение, что я размером с муравья, не покидало меня до тех пор, пока я не вышел из его дома и не побродил час по ночному воздуху.
Примерно через месяц после моего первого визита я снова вторгся в тихие пределы Оук-парка.
На этот раз я не встретил Йондру; горничная сказала мне, что она уехала кататься на машине. Я направился в комнату Алансона, странным образом осознавая, что не помешал бы ему, даже если бы не предупредил заранее. Самое большее, он переключил бы своё внимание с одной из шести операций на меня!
Но я ошибался — теперь было восемь операций!
Седьмая была закодированными щелчками, которые постоянно раздавались из телеграфного аппарата на его столе. Восьмая, если вкратце, была фотоэлектрическим прибором, в котором его раскачивающаяся нога прерывала луч точками и тире, которые записывались на движущуюся ленту.
Когда я вошёл, он на мгновение отвлёкся от книги, но его летающие пальцы ни на секунду не прерывали своих манипуляций со стенографическими приборами, которые он расположил у обеих рук. Он тихо заговорил, перекрывая ровный гул двух фонографов, звучавших у его левого уха.
— Ты заметил, что я добавил две операции? Седьмая — это обсуждение лучевой терапии в международном коде. Восьмая — это моё исполнение «Гамлета» Шекспира азбукой Морзе. Каждая операция указывает на то, что отдельная часть моего мозга осознанно ожила и присоединилась к моему бодрствующему разуму. Возможно, сейчас мой мозг лишь на две части из десяти состоит из подсознания.
— Но… но какая из них твоя? — спросил я, потому что пытался разобраться в этом вопросе. — Ты та часть, которая разговаривает со мной, или та, которая читает, или та, которая ритмично двигает ногой, или…
— Какая часть твоего мозга — это ты? — прервал меня Алансон. — Та часть, которая видит сны, пока ты спишь, та часть, которая строит воздушные замки, или тот сегмент мозга, который сознательно называет себя «Я»? Здесь я делаю восемь дел одновременно, и я осознаю, что делаю восемь дел! Как если бы ты слушал дуэт и слышал оба голоса. Это удивительно просто.
Но, внимательно наблюдая за ним, я заметил на его лице смутное напряжение. И когда он внезапно бросил все свои дела и встал из-за стола, я увидел, что напряжение всё ещё сохраняется. Он выглядел измученным.
Тогда он впервые посмотрел на меня как нормальный человек, делающий только одно дело.
— Садись, — пригласил он. — Я чувствую потребность в коротком отдыхе, хотя мои мозги свежи, как и всегда.
— Ты ешь и спишь? — спросил я удивлённо… и глупо.
— Конечно, — серьёзно ответил он. — На самом деле, я веду образцовый образ жизни уже два года, с тех пор как начал этим заниматься. Я придерживаюсь очень разумной диеты. Я сплю ровно восемь часов каждую ночь. Я ежедневно плаваю в своём личном бассейне и часто совершаю длительные прогулки. Всё остальное время и энергию я трачу на этот проект.
Всё остальное время! Я с горечью подумал о том, что Йондра была полностью исключена из его плана.
— И большую часть моих денег, — продолжил Алансон, махнув рукой. — Большинство из этих устройств были довольно дорогими — граммофонные записи научных материалов, специальные стенографические аппараты, а затем и этот новый автоматический телеграфный аппарат. Но когда я добавлю ещё две операции, я достигну своей цели — чтобы весь мой мозг был сознательным, а не большей частью подсознательным и бесполезным, со всеми его запретами, первичными суевериями и неразумностью. У меня будет, так сказать, десятикратный мозг.
Через мгновение он добавил:
— У меня будет Гидро-видение!
— Что?
— Гидро-видение. Ты помнишь мифологическую Гидру с девятью головами, ту которая была бессмертной? Что ж, обладая множественным разумом, она, должно быть, действительно обладала обширным видением мира и Вселенной. Таким образом, Гидро-видение — это созерцание космоса коллективной силой и масштабом десяти разумов, работающих как один.
Я был озадачен.
— Мне кажется, ты сбился с пути, Лэнни. Возможно, тебе и удастся пробудить десять сегментов сознания, но что толку с этого? Ты сможешь думать о десяти разных вещах одновременно, но ни об одной не будешь думать более ясно, чем раньше!
Тень улыбки промелькнула на его губах, прежде чем он ответил.
— Мои планы не заканчиваются на этом. После того, как я полностью разбужу свой мозг, я научу все десять сегментов думать одновременно и концентрироваться на чём-то одном! Такой гений, как Ньютон, использовал, возможно, четыре сегмента как одно целое. Подумай о том, что у него вдруг стало вдвое больше умственных способностей! Человек, обладающий такими способностями, вполне мог бы открыть совершенно новые области мысли и науки.
— Он был бы выдающимся мыслителем, суперменом, — сказал я.
— Это всего лишь синонимы гения. Гениальность менее примечательна, чем тот факт, что человечество в целом такое отсталое! Различные философы и утописты чувствовали это, особенно Алексис Каррель, который в своей книге «Человек непознанный» предполагал, что если бы цивилизация сделала для разума столько же, сколько до сих пор сделала для тела, человечество превратилось бы в расу сверхлюдей. Но не суперменов, а тех, кем они должны быть! Другими словами, человеческий разум остался неразвитым, что совершенно непропорционально по сравнению со всеми другими нашими устремлениями. Вместо этого мы предпринимаем отчаянные попытки взобраться на Эверест, покорить стратосферу и добывать нефть для машин, которые доставляют нас повсюду, но в никуда.
Через мгновение он добавил, размышляя вслух:
— Глупости человечества!
Я вскочил на ноги, когда открылась дверь и вошла Йондра. По выражению удивления на её лице я понял, что ей нечасто доводилось видеть Алансона вдали от его письменного стола в форме подковы. На мгновение их взгляды встретились. В глазах Йондры я увидел страдание, в глазах Алансона — безразличие. В глубине их глаз я увидел, с одной стороны, слепую преданность, а с другой — скрытую жалость.
Затем Алансон извинился и направился к своему столу. Мы с Йондрой вышли из комнаты, когда снова зазвучал какафонический хор щелчков и множества фонографических голосов.
Из-за моей новой работы в чикагской больнице я десять дней не был в доме Вилленборга. За это время Алансон успешно развил две последние операции. Йондра рассказала мне об этом перед тем, как я зашёл к нему в кабинет. Казалось, он просто добавил ещё два голоса из граммофона.
— Вчера, — заключила она, — он попросил меня прийти и позадавать ему вопросы. Он ответил на них без колебаний. А теперь… А теперь я чувствую, что он совсем потерян для меня! Даже та десятая часть его,