Книга a Grasse: Любовный пятиугольник Ивана Бунина - Архип Индейкин

А, чем черт не шутит! Решилась Вера Николавна ответить Леониду.Тот в последней записочке грозился, будто не переживет нового отказа. Сотворит с собой грех. Раз уж Вера не отвечает, то и терять ему нечего.

Прихорошилась, взбаламутила зачерственелое внутри себя. Даже духи у Марги стянула, умаслилась. Да вовремя про платье Галинино вспомнила. Как не гадостно было, а все ж надела. Своего-то давно нет. Башмачки стоптанные, да юбочка выцветшая, да блуза штопаная – вот и все приданое.

Выплыла павой к Зурову в ночь. Перламутром платья в пол так и переливает. Губы подвела, да шею лебяжью бусиками, что Леонид надысь подарил, опоясала.

Цельную ночь катал её Зуров. В синематограф и в кабак не повел – догадался, что побоится она косых взглядов. Нанял извозчика и повел вдоль набережной. Едут, не торопятся, а он ей всё стихи свои читает, мурлычет на ухо, да ладошку холодную в руках своих жмет. Не стерпела Вера Николавна, поддалась…

Вернулись под утром. Гулянки хоть и не было, а в доме форменный погром: картины изорваны, вазы побиты, тюль заграничный на полу комком, да осколки кругом переливаются. Посреди бедлама сидит Иван Лексеич, держится за голову и плачет тихонько, всхлипывает. – Вера, Верочка, – взмолился ирод. – Верочка. Я думал у меня её уведет хлыщ со стеклянным пробором, а её…

И как надрывается, как надрывается. Того и гляди завоет.

– А её увела у меня баба! – кивнул в сторону фотографического портрета разбитого, залился и обмяк.

– Знаешь, Ян, не печалься, – задрала Вера Николавна голову. Смотрит поверх, а в глазах ни жалости, ни упрека, ни слезинки – холодность одна. – Не печалься. Будем теперь жить втроем. Я, Леонид и ты. Втроем-то веселее, чем вдвоем.