нее добраться, чтобы поскорее выпроводить. Но разгоряченная кровь так сильно кипела, что даже такая легкая техника никак не выходила. Времени успокаиваться совсем не было, и он решил действовать без чакры. Запрыгал по скользким камням, замочил все ноги, несколько раз чуть не свалился в воду, но торопился так, как будто опаздывал на бой. И когда добрался до берега, едва успел остановиться перед Цунаде.
— Привет, слушай, тут такое дело… — затараторил он.
— Знаю я твои дела, — перебила она, выставив ладонь. — Даже не проси, я никуда не пойду, ищите другое место.
— Ну, чего тебе стоит? — протянул Джирайя, аккуратно опустив ее ладонь. — Сама знаешь, завтра уходим, а у меня потребности. — Он вздохнул и посмотрел в сторону Аямэ. — Понимаешь, она первая красавица в лагере. Думаю, ей не понравится поменять такое красивое место на какие-то кусты в джунглях.
— Мне все равно, — отрезала Цунаде и пошла вдоль берега от водопада, — что на тебя, что на твои потребности, и уж тем более на твоих первых красавиц в лагере.
— Ну дорогая моя принцесса, — Джирайя последовал за ней, — прояви ко мне хоть капельку сострадания и дружеской солидарности. Вот Орочимару бы меня понял…
— А я и не Орочимару, — ответила она, и не останавливаясь обернулась, бросив на него испепеляющий взгляд.
Джирайя встал и, почесав подбородок, про себя выругался. За те годы, что его не было в деревне, он уже и забыл, насколько Цунаде могла быть упрямой и несговорчивой. Может быть и вправду стоило искать новое место? Но когда он собрался уходить, в последний раз взглянул на Цунаде и задумался. С ней явно было что-то не так: плечи опущены, голова склонена, а в глазах была какая-то печаль.
— У тебя все в порядке? — спросил он, игнорируя внутренний голос, который ему уже кричал, что пора возвращаться к Аямэ.
— А тебе какое дело? Тебя разве там не заждались? — Цунаде кивнула в сторону другого берега.
Джирайя взглянул на Аямэ, та переминалась с места на место, и кто знал, сколько у нее осталось терпения? Из груди вырвался тяжелый вздох, и он вновь вернул свое внимание к Цунаде. Она по-хозяйски пошла дальше, а затем вольно уселась на большое поваленное дерево на берегу. Джирайя нехотя заковылял к коряге и встал перед напарницей.
— Шла бы лучше к лагерному костру, — произнес он, — там намного веселее. Может кто хоть глаз на тебя положит, а то совсем посерела.
— А мне чужой глаз не нужен. Да и вообще, — она пожала плечами, — мне твое веселье даром не сдалось, мне и одной хорошо.
— Я понял, — закивал Джирайя. — Ты перед заданием волнуешься?
— Нет. Не трать свое драгоценное время на пустые догадки.
Джирайя совершенно не понимал, что с ней творилось: она заламывала пальцы, прятала взгляд и определенно злилась, но его на удивление не трогала.
— Ты что, ревнуешь? — Джирайя широко улыбнулся, а она от его слов подскочила на месте и покраснела. — Неужели? И вправду ревнуешь? — Он выпрямился, поставил руки на бока и рассмеялся. — Понятно, все с тобой, помешать мне пришла.
— Еще чего? — Она сложила руки на груди.
— Я уже подумал, что у тебя беда какая-то случилась. А ты, оказывается, по мне страдаешь…
— Не говори ерунды, — перебила Цунаде. — Я просто не знала, что ты здесь.
— А как же твой поразительный нюх на мою чакру? — усмехнулся Джирайя. — Насколько помнится, ты меня и в глухом лесу найдешь и в деревне, полной шиноби, отыщешь. А тут вдруг и не заметила?
— Чую-то чую. — Цунаде убрала прядь за ухо. — Но когда я сюда шла, мне было совершенно не до тебя. Задумалась, вот и не заметила.
— Задумалась и не заметила, — улыбнулся Джирайя и хотел уже к ней присесть, чтобы продолжить эту увлекательную беседу, как вдруг его окликнула Аямэ. — Сейчас буду! — громко ответил он.
— Джирайя, правда, иди, — произнесла Цунаде. — Извини, что помешала. Но думаю, ты с легкостью отыщешь другое место и отлично проведешь время.
— Я точно могу уйти? — спросил Джирайя напоследок, она замахала от себя, и он с чистой совестью развернулся и сделал шаг.
На том берегу его ждала красавица. Может быть еще в хорошем расположении духа, а если нет, то он прекрасно знал, как это расположение вернуть. Но ноги вдруг потяжелели, пока и вовсе не перестали идти. Джирайя остановился у самой кромки воды, глубоко вздохнул и подумал, что стоит себя чем-нибудь ударить. Ведь то, что он собирался сделать, было самой ужасной затеей, которая могла только прийти не только ему в голову, но и любому мужчине в расцвете сил.
— Знаешь! — крикнул он Аямэ. — Можешь меня не ждать! Давай в другой раз! — Но та в ответ лишь развела руками. — И я тоже в это не верю, моя хорошая…
Джирайе пришлось повторить все то же самое еще громче, и Аяме, без сомнения, услышала его. Он это понял, когда она показала ему пару не очень приятных жестов. И, гордо развернувшись, быстро скрылась в джунглях. Джирайя проводил ее взглядом, понадеявшись, что она запомнила дорогу, и перевел расстроенный взгляд на Цунаде, которая выглядела весьма озадаченной: подняла брови и внимательно за ним наблюдала.
— Ой, Цунаде, горе ты мое горькое. — Джирайя плюхнулся рядом с ней на бревно, достал флягу и, раскрутив крышку, предложил ей выпить. — Ну рассказывай, что тебя сюда привело?
— Ничего, просто гуляла. — Она забрала флягу, сделала один глоток и тут же округлила глаза. — Вода?
— Извините, я, вообще-то, сюда не пить приходил. — Он тяжело вздохнул и с грустью взглянул в сторону джунглей, куда ушла Аяме.
— Ну, — она шлепнула его по плечу и вернула флягу, — ты сам остался.
Джирайя отпил воды и посмотрел на небо, где полыхал розовый закат. В этих далеких местах совсем не было вечерних сумерек, и после захода солнца джунгли очень быстро погружались в темноту ночи. Запели цикады, залетали над водой светлячки, и его досада стала медленно проходить.
— Я очень скучал по вам, — задумчиво произнес Джирайя, любуясь, как светлячки отражались в ее больших светло-карих глазах и золотые локоны переливались в лучах заходящего солнца.
— Знаешь, мы тоже очень скучали. Впрочем, Орочимару, конечно же, больше. Как видишь, так никого к нам в команду и не принял. На всех ругался и страшно защищал твое место. Так мы и ходили на миссии вдвоем.
— Да? — Джирайя поднял высоко брови и усмехнулся. — А мне вот он обратное рассказывал. Говорил, что ты день и ночь напролет плакала обо мне.
— А ты больше его слушай, еще не такого расскажет. Он у
