Выводы сделаны, указания сформулированы, офицеры в штатском, имеющие контакты на местах, в районе арабского Средиземноморья, незамедлительно приступили к работе, используя, как говорится, весь джентльменский набор — подкупы, угрозы, взятки и шантаж.
— Азиз, желаешь жить как султан? Сколько тебе надо для полного счастья? Не робей!.. Сколько? Кто в твоем малюсеньком Омане всю эту кашу заварил? Ну-ка, пошевели извилинами!.. Оманцев в посольстве раз-два и обчелся, в основном там — дебилы и тупари. Соображай быстрее, Азиз, а не то...
— Считаю до шести, Ахмет!.. Шесть секунд на размышления. На седьмой, если не расколешься, лишишься правой кисти. Но этого мало! Тебе, известному ворюге, придется сидеть в тюряге вечно, а коли назовешь зачинщиков, выпустим сию минуту. Словом, начинаю обратный отсчет! Шесть, пять, четыре, три два, один... Молчишь? Ну, пеняй на себя...
И льется кровь... Море крови, а информации — ни капли. Ноль. Но главное — не унывать, ибо кто ищет — тот всегда находит, а за терпение рано или поздно воздается!
Древний муэдзин, праведник, каких мало, чья речь, память и весь облик — кожа да кости! — производили впечатление непрочности, какой-то зыбкости — дунь ветерок с Ормузского пролива, и рассыплется в прах! — неожиданно прошелестел:
— Не ищите там, где вас ждут. Ищите совсем в другом месте...
— Совсем в другом? В каком другом, где?
— Где первопричина для досады не в бедности кроется, не в запустении...
— Высокочтимый муэдзин, пожалуйста, разъясните смысл сказанного вами. Где же все-таки следует искать, куда нужно наведаться прежде всего?
— Туда, куда Аллах, да смилуется Он над нами, ниспосылает поддержку в этом мире, хотя, возможно, в будущем Его благословение и благодать...
— Высокочтимый муэдзин, прошу вас, объясните простыми словами, что вы хотите сказать.
— На это нет позволения Аллаха, да смилуется Он над нами. Если с верующим случится нечто радостное, он благодарит Аллаха, а если с ним случается какое-то несчастье, он терпит, и это тоже благо для него. Аллах не принимает ничью сторону. Да будет так!
— Но вы, высокочтимый муэдзин, посоветовали искать в другом месте, надо думать, не без причины...
— Аллах вразумил меня, ибо сказать слово правды в лицо несправедливому властелину — подвижничество достойнее всего.
— А это как понимать? Совсем непонятно.
— Отчего же? Я слышу в мечети голоса, мои старческие уши сподобились их услышать, хотя я мало что слышу и не услышал бы ничего, не будь на то воля Аллаха!
— То, что вы услышали, мудрейший муэдзин, не так уж и мало, но наверняка вы должны были услышать что-то еще.
— Голоса говорят шепотком о тех, кому польза от кровопролития...
— Ну вот, видите! И кто же эти люди, кому польза от кровопролития?
— Об этом голоса не упоминают. А все только «они», да «они»... Ни имен, ни занимаемых должностей не называли, йа саийед.[4]
— А не обронили ли они в разговоре названия каких-либо сект? Может, упоминали, скажем, шиитов, суннитов? А про русских не говорили? Может, про Саудовскую Аравию упоминали?
— Нет, йа саийед... Ничего такого не говорили. Все «они» да «они».
— Ну хорошо, а вы не сумеете опознать тех, кто упоминает в разговоре про этих «они»?
— Да ведь я почти слепой, йа сачйед, да и освещение в мечети скудное! Не запомнил я никого и не узнаю, ибо возносящих хвалу Аллаху в мечети всегда много, а тех, кто шепчется по углам, невозможно различить. То, что услышал, вам пересказал, ибо такова воля Аллаха, но...
— Тогда скажите, почтеннейший муэдзин, почему людей убивают? Такова воля Аллаха?
— В Коране говорится, что горячность, темпераментность юности находит оправдание, если разобраться в чувствах молодых...
— Ладно, не будем! В мечети вам покажут двоих мужчин среди молящихся, вы сделаете им знак, как только услышите что-либо...
— Не получится, йа саийед. В Мекку отправляюсь я, возвращусь через месяц. Следует достойно завершить земное странствие, прежде чем попаду домой, к Аллаху. Не правда ли? Помолюсь за вас, ибо и вы — часть моего путешествия. Такова воля...
— А-а-а, да черт с ним!
— Это с вами демон, йа саийед, а не с Ним. И не с нами...
Глава 2
Вашингтон, федеральный округ Колумбия
Среда, 11 августа, 11.50
Полуденное солнце палило нещадно. Томительная жара и горячий воздух угнетали. Ошалевшие пешеходы на раскаленных тротуарах безучастно ожидали, когда переключатся светофоры. И хотя в основном это были правительственные госслужащие, или, как принято теперь говорить, слуги народа, по каким-то причинам отважившиеся выйти из офисов и машин с кондиционерами и теперь направлявшиеся в правительственные учреждения, служить они явно не торопились, а если точнее — были не в силах, ибо адское пекло отбивало всякую охоту трудиться и вообще вести активный образ жизни.
На пересечении Двадцать третьей улицы и Вирджиния-авеню случилось дорожно-транспортное происшествие. Если говорить о повреждениях либо ущербе, серьезным его назвать было нельзя, но по части вызванных эмоций оказалось весьма значительным. Дело в том, что такси «поцеловало» правительственную машину, выехавшую из подземного гаража Госдепа.
Оба водителя, охваченные праведным гневом, стояли возле своих машин и, обвиняя друг друга в нарушении правил вождения, психовали, опасаясь разноса своего начальства. Солнце между тем свирепствовало, а они не двигались с места — ждали полицию, которую вызвал проходивший мимо госслужащий.
Не прошло и пяти минут, как образовалась пробка. Сигналили машины, кое-кто, рискнув опустить стекло, надсаживал глотку. Какофония достигла апогея, когда пассажир такси, сидевший на заднем сиденье, распахнул дверцу и вылез из машины. Это был высокий худощавый мужчина чуть за сорок. В помятых брюках цвета хаки, тяжелых ботинках из кожзаменителя и не первой свежести куртке-сафари с короткими рукавами он выглядел белой вороной в окружении летних костюмов, пестрых платьев и атташе-кейсов из натуральной кожи. Мужчина производил впечатление отнюдь не столичного жителя, а скорее проводника по крутым горным тропам. Правда, его наружность и повадки никак не вязались с одеянием — чисто выбритый, с отточенными чертами лица, голубоглазый, он поглядывал по сторонам, оценивая ситуацию, и наконец принял решение.
— Я ухожу, — сказал мужчина, положив ладонь на плечо таксиста, продолжавшего с пеной у рта доказывать свою правоту.
Таксист обернулся. Пассажир протянул два двадцатидолларовых банкнота.
— Как же так, мистер?! Вы же все видели! Этот сукин сын вылетел из гаража и даже не посигналил.
