В столовой я тоже ела одна. Степану сюда хода не было. Он либо стряпал себе сам, либо получал питание на кухне, где и все наёмные работники мастерских и слуги. Но и в столовой легко было сделать вид, что я ничего не замечаю. Большим подспорьем в это становилась интересная книга или учебник: кладёшь перед собой, читаешь и работаешь ложкой.
На полигонах, где мужская часть студентов тренировала свои физические кондиции, я тоже была на особом положении. «Ларчи слаб здоровьем, у него предписание от лекарей - заниматься без существенных нагрузок», - во всеуслышание заявил гранд-мэтр, лично явившись на первое же занятие по физической подготовке.
У меня пылали уши и лицо от стыда. А ещё - от взглядов, которыми меня жалили одногодки. Но я молчала и делала вид, что всё нормально, что так и надо. Да, Ларчи слаб здоровьем, ой, как слаб! И поэтому отдельно ото всех занималась бегом по кругу, прыжками через верёвочку и лазаньем по лесенкам, таким невысоким, больше подходящим для детей.
Даже в общежитии я выделялась: у меня была комната с ванной и передней - небольшим отгороженным помещением, где жил Степан. Таких особенных комнат было немного, и занимали их студенты из самых богатых семейств. А тут я - выскочка, из купеческого рода, да ещё и на казённый счёт учусь. Где это видано, чтобы такие, как я занимали особые покои?
Рано или поздно всё наладилось. По крайней мере, я так думаю. И парни смирились бы со мной, моей неуклюжей фигурой и постоянными успехами в учёбе, с вниманием ко мне гранд-мэтра и немного особым положением.
В Мастерских витал дух восхищения техническим гением, высоко ценились умение находить решения сложных задач, изобретательность и смелость мышления. И бывало, что в глазах парней, что рассматривали мои конструкции или чертежи, мелькало уважение. Пусть недолго, какое-нибудь мгновенье, пусть оно быстро сменялось привычной ненавистью, но надежда на добрососедские отношения была. И был шанс, что мне простят все мои сложности и особенности.
Вернее, шанс этот был бы, если бы не... Если бы не один из учеников.
Он почему-то невзлюбил меня, то есть беднягу Ларчи, с первого взгляда. Ещё тогда, когда в столовой, в один из первых обедов гранд-мэтр, его сиятельство князь Делегардов, поднял меня с лавки и за плечи повернул вправо и влево, словно куклу. Чтобы все меня увидели, значит.
- Друзья мои! - торжественно, радостно, сверкая улыбкой победителя, отхватившего на охоте самый лучший трофей, провозгласил князь. И сам повернулся вправо-влево, чтобы убедиться, что все его воспитанники внимают: - Позвольте представить вам этого замечательного... юношу! Лизз Ларчи! Это талантливейший изобретатель и механик! Равняйтесь на него, берите пример и учитесь у него. Это большой талант! Вы ещё будете гордиться тем, что учились с ним на одном курсе или даже в одном учебном заведении!
Я тогда подняла взгляд на князя, едва сдерживаясь, чтобы не прикусить досадливо губу -разве так можно? Разве он не понимает, что такими «рекомендациями» просто топит меня на веки вечные в глазах этих мальчишек?
Будь я на их месте, невзлюбила бы такого однокурсника, которого гранд-мэтр расхваливает на все лады.
Я глянула в сторону учеников: угадала или нет? И тут же наткнулась на угрожающий взгляд чёрных глаз. Огромный парень за одним из центральных столов сидале набычась, смотрел хмуро, исподлобья. И встретив мой взгляд, приподнял бровь и искривил губы. Чуть-чуть, едва заметно. Но так надменно и вызывающе, что я поняла - жизни мне здесь не будет. Этот взгляд, это выражение лица - это была едва прикрытая, тихая, но несомненно угроза, обещание войны, вызов.
«Ржавую канистру тебе в печёнку!» - пожелала я гранд-мэтру в сердцах, чувствуя как ледяной крошкой нехорошее предсувствие пссыпается по спине вниз. И опустила глаза в тарелку, где остывал и так не самый горячий и не самый вкусный овощной суп-пюре. Рассматривая густую массу в редкими оражевыми вкраплениями моркови, порадовалась, что магии у меня нет - было бы неприятно, если печени пожилого мага всё же досталось от меня.
Но раз меня привсех представили, кивнула. По сторонам глядеть не стала, мол, это я тот гений, о котором вещает ваш наставник, привет, давно не виделись.
Князь ласково улыбаясь, одобрительно, но осторожно похлопал меня по плечу, и разрешил садиться.
Вот с тех пор студент Зуртамский, а это был он - тот черный верзила - и невзлюбил меня. Подозреваю, что моё происхождение было тому виной. Я значилась сыном купца,. Это пункт моей биографии мы с папенькой решили не менять: чем меньше лжи, тем правдоподобнее выглядит моя фальшивая биография. А этот чернявый парень очень родовит, по слухам - даже в дальнем родстве с самим императором. Конечно, какие уж тут любезности ко мне, безродному выскочке?
А у Зуртамского даже внешность была опасной. Когда он, такой высоченный и широкоплечий, заходил в просторную столовую, то сразу света в помещение становилось меньше. Как и места. И воздуха.
Двигался он плавно и тихо, будто зверь на охоте. Мог подойти абсолютно неслышно, стать за спиной и только по шипящему: «И как сюда занесло, щенок?» я узнавала, что сзади, совсем близко от меня, кто-то стоит.
В такие моменты сердце от неожиданности и ужаса падало к коленям, потом взлетало к голове и бешено пульсировало где-то между ушей, сбивая дыхание и отрубая способность говорить. А когда я, преодолев панический ступор, поворачивала голову к говорившему, каждый раз видела неизменно презрительную ухмылку: чуть искривлённые, крупные, чётко очерченные губы, смуглое лицо и холодную брезгливость в карих глазах. Зуртамский, едва завидев моё лицо, разворачивался и уходил, а я глядела в удаляющуюся спину, борясь с дрожью в руках и преодолевая немоту.
4. Лиззи Ларчинская
Такие «милые» беседы бывали нечасто. И каждый раз я долго приходила в себя.
Мысленно кляла этого дуболома, желая ему всяких гадостей и ржавчину в самые труднодоступные места. Но молчала.
Я очень, очень-очень надеялась, что этого здоровенного парня, затесавшегося в наши ряды, скорее всего, по ошибке, вскоре переведут в другое, более подобающее место. Более подобающее его магии и происхождению учебное заведение.
Например, в Военную Академию.
Думаю, на факультете боевиков в Военной Академии он бы отлично смотрелся. Что он делает здесь, где магия вовсе не нужна, я не понимала. И ничем, кроме как ошибкой, объяснить не могла. А значит, он тут не задержится. Хотя... Доучился же он как-то до третьего года?
И пусть эти его сбивающие с толку выходки. Не так уж часто они бывали, можно и потерпеть. Пусть даже его мерзкое отношение - переживу как-нибудь.
Но Зуртамский имел огромное влияние на студентов, какое-то нереальное, просто таки магнетическое. Его любили ровесники, он был среди них заводилой. И не только среди ровесников, но и вообще был кумиром всех абсолютно учеников!
Каждый смотрел ему в рот, впитывал каждое его слово будто откровения святого, благоговейно передавал другим. Я то и дело слышала в аудиториях или столовой: «Слышали, что Зуртамский вчера сказал?..», «Знаете, что Зуртамский ответил мэтру?..», «Ты бы у Зуртамского спросил сначала...».
