мимо меня. Буря усилилась. Я начал физическую профилактику пролежней. Поднимал одно за другим тела. Совершал необходимые физические упражнения. Это можно делать разным образом и в разном порядке. Большинство операторов предпочитало поднимать по десятку. Быстрее разделываться с рутиной и через три часа повторять снова. Я отрабатывал строго по одному и заканчивал ровно к концу смены, постоянно занимаясь при этом оперированием. Это стало настолько привычно, что я уже не замечал, что делал.
Когда я закончил пятнадцать, вошёл Онвар. Подождал, пока положу очередного. Глаза беспокойные. Подошёл ближе. Выждал. Потом решился:
– Эй, я хотел спросить, ты прикроешь меня, если я буду делать также, как она?
– Ты не умеешь танцевать.
– Нет, ты не понял, я говорил об использовании тел!
Наше ремесло для Онвара не основное. Парень выучился делу наспех. Хотел использовать навык в какой-то другой профессии. Он понимал не всё.
Поэтому я объяснил:
– Тело другого механоида – мозг твой. Твой мозг не умеет.
– Но ведь… – Он осёкся. Взгляд потух. – Ладно, я, кажется, понял тебя. Да… я, кажется, понял. Прости. Не сердись.
Он принялся думать. Наверное, о том, где бы получить нужную практику.
Я помог:
– Подумай, что ты умеешь. В чём мастер.
Онвар посмотрел на меня с радостью. Она свернулась во взгляде быстро. У парня судорожно дёрнулся кадык. Мышцы гортани напряглись. По этим движениям легко заметить, что он действительно понял мои слова. Его чуть не вырвало от какой-то приятной до этого мысли. Он хорошо умел только быть любовником. Но ему нужна практика. Значит, он должен её получить. Его дело.
Парень снова решил заговорить со мной. Вероятно, он захотел отвлечься.
– А можно мне сделать пару тел? Присмотришь?
Я отдал знак согласия.
Радостный, Онвар зашёл за стол. Сел. Затем надел перчатки. Натянул на них сетку. Это – специальная клетчатая ткань. Нужна для того, чтобы следить за передвижением пальцев. Смотреть на руки нужно через линованное стекло в столешнице. Это облегчает выполнение многих стандартных положений. Помогает разучивать новое. Сложное. Но не даёт следить при этом за телом. Поэтому – долго. Нужно часто поднимать глаза. Есть разновидности столов, где смотровое стекло расположено вертикально. В них этой проблемы нет. Моя школа таких не одобряла. Считалось, что необходимость поднимать глаза тренирует мышечную память.
Онвар начал. По незнанию взял рыжую, которой танцевала Инва.
– Ой, как горячо! Риррит, давай проверим её – я боюсь, что, может быть, у нас здесь вирус!
– Нет.
Парень открыл рот. Хотел поспорить. Не стал. Вернулся взглядом к столу. Интуитивно взял второй труп из импровизации Инвы. Но отпустил. Взял третий. Не комментировал. Я запомнил это. Онвар – пассивный телепат. Может, третий класс. Может, развивает способность с нуля. Я пригляделся. На щеке дрогнул мускул. Подавил улыбку. Да. Учится. Хорошо.
Я стал следить за его работой. Положил руки на связи для контроля. Онвар плохо чувствовал тусклые связи. Работал только с основной. Часто дёргал. Тащил. Агрессивно. Перегружал. Я сбил его на две боковых. Онвар не удержал. Потерялся. Я перехватил тело. Травмировать груз недопустимо. Это не наши материалы. Не Центра. Уже чужие.
Поезд покачнулся. Снова сбавил скорость. И стал набирать. Скрежет стал слишком громким. От сердца поезда по связям прокатилась цветастая эмоциональная волна. Прорвалась через металл гермохранилища. Почему? Настолько мощный энергетический всплеск свидетельствовал о серьёзной патологии камня. Она пагубно повлияла на наши внутренние связи. Я скинул Онвара с них и положил тело. Закрепил. Сосредоточился. Ждал плохого. Я оказался прав.
Возник импульс. Сверхсильное возмущение от камней. Через металл. Через гармонику самоцветного сердца, мои перчатки и в тела. Я встал в контроль намертво. Предотвратил повреждения. Свёл их к нулю. Не совладал. У тел одновременно открылись глаза. Распахнулись в серую толщь потолка бессмысленные чистые хрусталики. Поезд дёрнуло. Сильно. Потом стало тише. Будто спокойно. Словно буря улеглась. Ложь.
Онвар принялся за другой труп. Не заметил всего произошедшего. Он весь вспотел от перенапряжения ещё при работе с первым. Я отдал ему знак окончания практики. Визуально и на уровне связей. Он не заметил. Пыхтел. Глядел в стекло. Я выкинул его из поля.
– Эй, ты что? – Он поднял на меня глаза. Из носа текла кровь. – Риррит, почему ты так смотришь на меня?..
Удар. Мощный. Пробрал весь поезд. Волна распространилась мгновенно. Я услышал страшный шум. Казалось, я нахожусь в самом его эпицентре. Ощущаю его даже не ушами, не кожей. На мгновение я подумал, что он оглушил мою душу. Я укрепил тела на местах. Растворился в них. Теперь у меня стало сто шестьдесят три сердца, сто шестьдесят три пары глаз, рук и ног. Я прирос своими телами к поверхностям, проверил крепления. Напряг каждый мускул, каждую клеточку, что только составляли моё тело. Чтобы принять основной удар. Я ждал его вместе с перепуганным сердцем поезда. Понимал, что сейчас доберётся до нас. Очень ясно. Внутри меня вспыхнули два противоречивых чувства: надежда на смерть и страх перед ней. Что будет, если часы останутся одни здесь? Если удастся умереть? Второй удар. Чудовищный, холодный.
В этот момент контроль почти сорвался. Ударная волна прокатилась хлёстко, ввергая меня в беспомощность. Нагрузка мгновенно и многократно увеличилась. Я направил все силы на то, чтобы сохранить сосредоточенность. Стремясь сократить возможные повреждения внутри груза, я вынужденно сбросил часть тел с контроля. Удержался в нескольких. Оценил размер дополнительной нагрузки и создал новую арку баланса. Но вернуться контролем в остальные тела оказалось слишком тяжело. По опыту я определил, что причиной, скорее всего, служит дефект перчатки. Левой.
Я сделал вздох. Глубокий, длинный, забирая воздух всеми грудными клетками, что сейчас принадлежали мне, и на выдохе перенёс всю полноту нагрузки на правую руку. Моя собственная личность размылась. Почти перестала существовать. Только где-то далеко в памяти, как в мутной воде, поблёскивала мысль: продержаться до возвращения остальных и уходить. Продержаться и отступить назад. В небыль. В странное рыхлое одиночество, так непохожее на эту яркую сосредоточенность. Чистую, как острый ланцет.
Очень скоро я чуть ослабил контроль, выделив визуальную составляющую в одном из тел. С момента удара прошло совсем немного времени, может две или три секунды, и сейчас катастрофа ещё разворачивалась. Ещё проглатывала нас, отправляя в своё, полное боли и страха, чрево.
Бросило влево. Под действием силы удара вагон накренился. Крен рос всё больше, пока вагон не упал набок, ныряя в объятия бури, но даже после этого его продолжило тащить. Там, за боками вагона, песок набросился на тело поезда и теперь желал растворить его в
