какой лесок, всего-то полоса, шириной в сотню метров, но эта рощица всё одно укроет надёжнее, чем куст, за которым они лежат. Тут же всего какие-то пятьдесят метров, но тащить на себе раненого бойца по открытой всем взорам луговине…
Нет, поправили прицел артиллеристы, и снаряды стали рваться почти там, где надо: на западной окраине кладбища и совсем рядом с позициями немецких пушкарей.
— Беспилотником скорректировали, — пояснил Челноков.
— Чем?
— Радиоуправляемым самолётом. На нём телевизионная камера снимает и передаёт картинку оператору. Вон, смотри: серебристая «птичка» в небе плывёт. Наконец-то их вам стали поставлять, чтобы корректировать огонь артиллерии. Слышал когда-нибудь про телевидение?
— Что-то слышал. Говорят, в Москве до войны даже приёмники продавали, при помощи которых можно что-то вроде кино прямо дома смотреть. Слушай, Алексей, а ты это серьёзно говорил про то, что ты из будущего?
— Всё ещё не веришь? Так вот, автомат, который ты в руках держишь, разработали в 1947 году. И вовсе не зря на каждом из них год выпуска сточен, потому что у нас с тобой они выпущены в шестидесятые или даже семидесятые годы. Потому что это его модернизированная модель. А я в четырнадцатом воевал уже с другим калибром, но той же конструкции.
— Ты мне тогда скажи: мы там, в будущем, победили фашистов?
— Победили, Виктор. Мой прадед до Берлина дошёл и на стенах Рейхстага расписался. В мае сорок пятого.
— Так долго? — невольно вырвалось у командира роты.
— У вас быстрее получится. Нашим прадедам никто не помогал, как вам сейчас помогают. У нас в это время немцы к Сталинграду рвались, вся Украина под фрицами была, блокаду Ленинграда только в сорок четвёртом прорвали. Двадцать семь миллионов советских граждан погибло, но Берлин взяли.
— Сколько? — оторопел Виктор.
— Двадцать семь миллионов. Две трети, конечно, гражданские. Только в одном Ленинграде четыреста тысяч от голода умерло. Прабабку моей жены зимой по льду Ладожского озера вывезли, при смерти была. А сейчас всё не так, сейчас всё намного лучше, чем там, у нас было. Победим, товарищ старший лейтенант. И если мы с тобой сегодня живы останемся, а ты в Берлине окажешься, пообещай, что на Рейхстаге напишешь: «За Алексея Челнокова из Горловки». Всё-таки и мой вклад, пусть он и небольшой, но в Нашей Победе будет. Обещаешь?
Глаза раненого, почти кричавшего из-за того, что за грохотом артобстрела их всё равно никто не услышит, сверкнули каким-то горячечным блеском, но говорил он с таким воодушевлением, что ротный, не раздумывая, кивнул.
— Обещаю!
Тряхнуло ещё сильнее, чем при разрыве пристрелочного снаряда. И над позицией немецкой батареи взвился чёрно-огненный столб. Похоже, сдетонировали выложенные рядом с орудием снарядные ящики. Но долго радоваться этому Юдину не довелось: что-то с такой силой хрястнуло его по голове, что он потерял сознание.
Фрагмент 2
3
Дама была, мягко выражаясь, подшофе, и поэтому тормоза у неё работали так себе. Лет сорока пяти, прилично одетая, явно следящая за собой, уверенная в себе на 300%. В отличие от спутницы, несколько смущающейся громогласной подруги. Та значительно моложе (на вид лет тридцати), одета в ситцевое платье, но тоже явно «выходное». Но за её смущением Андрей уловил такое обаяние, что невольно сбился с шага.
— А вот и наш спутник! Товарищ старший лейтенант госбезопасности, две очаровательные женщины будут вам безумно благодарны, если вы проводите их до дома. Надеюсь, как настоящий мужчина, как красный командир, вы не откажете им в таком пустяке?
— А если товарищ красный командир всё-таки откажет? Всё-таки сразу две очаровательные дамы, а я всего лишь один, — не смог сдержать улыбки Мокшанцев, вспомнивший сцену из «Семнадцати мгновений весны», как к Штирлицу в ресторанчике «клеилась» дама «с мехами».
— Жены боитесь? — понимающе-разочарованно закивала старшая.
— Не женат. Но времена сейчас тяжёлые, и я хулиганов в женском обличье боюсь, — продолжил стебаться Андрей. — Заманят к себе, накормят, напоят, воспользуются моим беспомощным состоянием и грязно надо мной надругаются. А мне потом всю оставшуюся жизнь мучиться угрызениями совести…
Та, что пьянее, пару секунд хлопала глазами, а потом, поглядев на прыснувшую напарницу, тоже басовито захохотала.
— А вы шутник! — панибратски хлопнула она по плечу «засланца из будущего». — Пожалуй, ради того, чтобы наказать моего остолопа, не захотевшего идти с нами в ресторан, я не откажу себе в удовольствии показаться перед соседками вместе таким красавчиком
Она глянула на крошечные позолоченные часики и подхватила Андрея под руку.
— И накормим, и напоим. И, если получится, поговорим про то, за какие поступки настоящему мужчине следует мучиться угрызениями совести, а за какие вовсе не обязательно. Нина! Я тебе приказываю: бери товарища командира под вторую руку! Чтобы не убежал!
Приказываю, значит. Нет, не подруги. Скорее, начальница и подчинённая, поскольку вторая снова смутилась, но ослушаться не посмела. И держала Андрея под локоть не по-хозяйски, а очень уж деликатно, всем своим видом показывая, что просто вынуждена подчиняться.
В общем-то, «сбросить с хвоста» подвыпившую даму проблем нет, но очень уж не хочется вот так взять и потерять возможность познакомиться с Ниной.
Евдокия Антиповна (она представилась уже на втором шаге по улице) сразу же напомнила Андрею старинный трактор С-100, виденный в детстве в деревне. Громадный, неудержимый, от рёва которого закладывало уши. Она не умолкала ни на секунду все полкилометра, пока троица шла туда, куда ноги несли председателя небольшой швейной артели. Практически в противоположную сторону от того места, где жил Андрей.
Но «рубить хвост» не понадобилось. Едва «тройка» вынырнула из подворотни двора-колодца, как мгновенно поменялся тон «трактора».
— А вот и папочка! — едва ли не промурлыкала Антиповна, обратив внимание на мужчину предпенсионного возраста в костюме-тройке, топчущегося перед крыльцом. — Игорь, как тебе не стыдно! Вечно ты пытаешься перевались свои обязанности на кого-нибудь другого! Я же настаивала на том, чтобы ты пошёл со мной в ресторан. А ты? Если бы не этот
