горела одинокая настольная лампа. За матовым стеклом маячили смутные силуэты. Я протопал туда.
Босс мой сидел за столом. Вероятно, его точно так же, как и меня, подняли посреди ночи, но по его виду этого уж никак не скажешь. Что бы ни случилось, он всегда выглядит спокойным и невозмутимым. Помню, попали мы с ним как-то в одну переделку — не по нашему непосредственному ведомству, а помогая соседям — коллегам из муниципалки; нужно было обезвредить свихнувшегося террориста, захватившего автобус с труппой разъездного театра. Он тогда успел вырубить парня раньше, чем тот выдернул чеку из гранаты — и даже галстук у него на сторону не съехал.
Рядом с ним топтался Карс — мой напарник. Лица у кадаров вообще почти ничего не выражают, но я знал Карса уже достаточно долго, чтобы понять, что он встревожен.
Увидев меня, Антон поднял голову и рассеянно кивнул. Карс, не отрывая взгляда от распечатанных сводок, помахал мне четырехпалой рукой.
— Что ж ты заложил меня, чучело? — обратился я к нему.
— Заложил? — он на миг удивленно на меня вытаращился. — Ах да… понимаю. Ты хочешь сказать… Антон меня спросил: что ты делал вчера вечером, а я ему сказал, что ты уже после второй бутылки ничего не делал, а…
— Ладно-ладно, — поспешно прервал я. Вот в чем беда кадаров — ну не разбираются они в тонкостях человеческого общения, и все тут. И самое забавное — что Карс вроде бы ничего плохого в виду не имел.
— Погляди, Олаф, — Антон перебросил мне через стол пачку фотографий и несколько распечатанных сводок.
Я вопросительно взглянул на него.
— Вы думаете, это наше дело, шеф?
Он хмыкнул.
— А сам-то ты как думаешь?
Я проглядел фотоснимки — один за другим.
— Да… похоже…
— Помнишь тот случай месяц назад? В Ставанге? Почерк похож, верно? У нас уже тогда возникли подозрения.
— Думаете, один и тот же, шеф?
— А сам ты как думаешь?
Я еще раз проглядел фотографии, и, хоть я, казалось бы, ко всему притерпелся, меня замутило.
— Туг, — уверенно сказал Антон, — руку даю на отсечение, туг.
— Не стоит рисковать, шеф, — серьезно возразил Карс, — кругом полно всяких психов. Может, и этот просто свихнулся, вот и все. Помните, был уже один такой случай? В Копенгагене? Все тогда были уверены, что это туг, и дело нам передали, а когда мы его наконец подстрелили, выяснилось — просто маньяк.
— Как же, помню, — вставил я. — Старина Таум тогда чуть не плакал; как же — такой псих, и никаких тебе видимых отклонений. Я сам его и подстрелил, кстати.
— Ладно, — устало сказал Антон, — хватит болтать. Дело передали нам. На месте разберетесь. Поезжайте. Свяжетесь со мной из Фьорде. Тамошние власти уже в курсе. Они вам и помогут, если что.
— И заметь, он расширяет поле деятельности, — добавил Карс, — сначала была Ставанга… от Бергена рукой подать.
— Нашего филиала там нет, — продолжил Антон, — Фьорде — город небольшой, в целом благополучный, обычно муниципальщики сами справлялись… В общем, нужны вы им. Приедете — сразу свяжетесь с местным полицейским управлением. Если еще что-нибудь понадобится…
— Знаю-знаю… тут же связаться с вами.
— В общем, шевелитесь. — Антон склонился над столом и начал что-то писать на листке бумаги. — Подробней с материалами ознакомитесь по дороге. Да… и еще… у нас теперь новый психолог. Арно услали на переподготовку. Захватите его по дороге — и сразу туда. Он уже в курсе. Вот адрес.
Я поглядел на бумажку, скатал ее в комок, кинул в пепельницу на соседнем столике и попал.
— Непонятно, зачем нам вообще нужны эти психологи. Толку от них никакого.
— Это тебе так кажется, — холодно возразил Антон.
— Ладно, — говорю, — нам действительно по дороге. Пошли, Карс.
— Удачи вам, ребята, — напутствовал Антон, — и возьмите вы его поскорее, Бога ради. Сколько работаю, а все привыкнуть никак не могу.
Я помахал ему рукой, и мы с Карсом двинулись к выходу.
Напарник мой покорно сел на место пассажира. Вообще-то он предпочитает вести сам, а уж когда я с похмелья, то и вовсе мне не доверяет, но сейчас, видно, понял, что ненароком настучал на меня шефу, вот и мучается. Демонстрирует мне, какой он покладистый. Я тоже не стал поминать ему грехи — что было, то прошло.
Уселись, я врубил зажигание.
— Олаф…
— Ну, — пробурчал я.
— А эта девушка? Такая, с этими… как ты их называешь? Буферами…
— Ну?
— И как?
— Полный улет, — успокоил я его.
— У вас странные брачные ритуалы.
— О Господи, Карс, — вздохнул я, — где тебя готовили, черт возьми?
— На базе. Ускоренный курс.
— Оно и видно, что ускоренный. Ну при чем тут, скажи на милость, брачный ритуал? Да если уж ты телевизор наш не смотришь, хоть бы книжки почитал для разнообразия!
— Я читал одну книжку, Олаф, — с готовностью отозвался мой напарник, — хорошая книжка. «Анатомия и физиология человека» называется.
— Не то ты читаешь. Это же голые факты. Никакой романтики. А ты бы что-нибудь художественное почитал, роман какой-нибудь. Ну, хотя бы эту… «Даму с камелиями»…
— Но ведь это же выдумка, Олаф. Вранье… зачем же его читать?
Ну что ты тут скажешь?!
Мы с Карсом работаем на пару уже больше года. Прислали его сюда, когда стало совсем уж худо. До этого я работал с другим напарником — человеком… Туг достал его раньше, чем я успел достать туга. А потом на его место назначили Карса. Самое странное, что мы с ним сработались — из нас вышел неплохой тандем.
Я вот иногда думаю — если бы не Катастрофа, мы давно бы уже и сами вышли в космос, и тогда, возможно, не кадары нашли бы нас, а мы — кадаров, и не было бы у них орбитальной базы, и не мучилось бы человечество завистью, наблюдая, как спускаются с неба их легкие корабли… Правда, кое-кто поговаривает, что, не будь Катастрофы, и тугов не было бы, а значит, необходимости в помощи кадаров — тоже. Никто бы никого тогда не искал, не было бы никакого контакта, а занимались бы все своими собственными делами… Всем бы было спокойнее.
Я вздохнул…
Катастрофа потянула за собой все, что обычно приносят катаклизмы такого размаха, — экономический хаос, неразбериху, крушение политических систем, озверевшие толпы, для которых не существует ни границ, ни законов… И как только уцелевшие страны стали выбираться из того беспредела, в который они были отброшены, как только удалось кое-как наладить жизнь, сойти с грани голода и хаоса, на которой несколько лет балансировало человечество — вот тогда
