пыль. Но я сделал для них исключение! Моё сердце слишком велико, поэтому они даже не почувствовали боли.
«Уничтожу!» — рычало моё безумие в голове: — «Сотру в прах… Буду расчленять тело медленно… Чтобы упиться местью!»
Мне действительно хотелось вырвать старику глаза, а потом сердце. Испепелить ублюдка в пламени моей ярости. Заставить его страдать… Но сейчас в планах было, нечто другое.
— О, не надо так смотреть. Ты прекрасно понимал, на что шёл, и какими будут последствия. — Мегард поднялся со своего трона, а затем спустился ко мне: — А, что касается твоего мира… Гуминиты всё равно рано или поздно перебили бы друг друга. Так что, я просто поторопил судьбу.
— Видимо, и мне тоже придётся… — я подался вперёд, а затем рухнул на холодный металл сцены.
— Это вряд ли. — Мегард повернулся к трибуне и развёл руками: — Дети мои! Пред вами самый яркий пример того, к чему приводят пустые амбиции и чрезмерная жажда власти! Глэйтрон возомнил себя выше нашего Закона! Он посмел недооценить меня, и куда это привело? На казнь… Глэйтрон будет навсегда вычеркнут из нашей истории. Но моё сердце слишком велико… Глэйтрон, есть ли у тебя последнее слово?
— Жалкие слабаки… — выдохнул я, и, кое-как поднявшись, обратился к своим братьям и сёстрам: — Когда до вас дойдёт, что пока этот безумец на троне — у вас не будет будущего? Вы обречены и дальше слепо следовать его приказам и идти против самих себя. Во имя чего? Великого порядка? Нет там никакого порядка! Вас эксплуатируют, как домашний скот…
— С Всебогом нас ждёт светлое будущее! — возразил Нэйрим, один из моих младших братьев.
— Светлое, говоришь? Да Мегард просто издевается над вами! Ничего не меняется, кроме одного — тлетворного влияния старика на нашу галактику. Видимо, я ошибся. И ваша стезя — быть безвольными инструментами. А на большее вы не годны. Но тебя… — я указал на Мегарда, и сделал шаг вперёд: — … я обязательно уничтожу.
— Как самонадеянно. — усмехнулся Всебог, поглаживая чёрный кубик.
— Сколько бы лет не прошло… — тихо произнёс я, выжидая тот самый момент: — Сколько бы миров нас не разделяло… Я найду тебя, Отец.
— Довольно пустых слов! — Мегард поднял вверх правую ладонь, а затем вновь крутанул крышку «Палача». Позади меня разверзлась бездна, пытаясь, как можно скорее затянуть в свою ненасытную пасть: — Ты навсегда останешься моим главным разочарованием, Глэйтрон. А теперь, согласно Закону Ултиматов — я, Мегард Артстарес лишаю тебя имени и вычеркиваю из истории нашей галактики! Прощай, сын. Отпускаю тебя с лёгким сердцем…
На долю секунды энергетическое поле отключилось. Да… Именно этого момента я и ждал все эти годы заточения!
— Знаешь, в чём твоя главная ошибка, Мегард? — из моей правой кисти вылез энергетический клинок «Найтшаттер» — убийца богов: — Ты — постарел.
Собрав в себе последние силы, я сделал рывок вперёд. Мой единственный шанс…
Мегард закричал, но было слишком поздно. Его правая рука, вместе с «Палачом Пустоты» отлетела в сторону всепоглощающей тьмы. Увы, на этом силы покинули меня… А «Найтшаттер» просто рассыпался на сотню тысяч искр.
Отец схватил меня за шею, а затем с яростным рёвом швырнул в бездну моё обессиленное тело.
— Прекрасный подарок… — со счастливой улыбкой произнёс я, чувствуя, как меня обволакивает бесконечная тьма.
Яростный взгляд Мегарда… Что может быть лучше, перед смертью?
Надеюсь, старик оценит мой подарок по достоинству.
Яркая вспышка больно ударила по глазам, и я окончательно погрузился во мрак…
* * *
Дождь не переставал уже два дня. Но сегодня тучи были настолько тёмными, что казалось, будто наступила ночь. Хотя в июле в этих краях в семь часов вечера, как правило, ещё светло.
Чёрный автомобиль, облив из лужи простолюдинов, что стояли на автобусной остановке, резко свернул на территорию госпиталя имени Александра Николаевича Бакулёва.
— Зонт. — нахмурившись, произнёс суховатый сутулый мужчина лет пятидесяти на вид.
— Да, Ваша Светлость. — ответил бугай-водитель, и остановившись возле крыльца, тут же выбежал на улицу, на ходу раскрывая чёрный зонт.
Распахнув дверь, здоровяк услужливо подставил зонт над недовольным дворянином.
— Не погода, а мразь… — скорчив недовольную физиономию, произнёс мужчина и вместе с водителем направился к двери госпиталя.
— Чем могу помочь? — в приёмной сидела совсем юная девушка и приветливо улыбалась. Настолько по-доброму и солнечному, что дворянину стало мерзко.
— Осокин Иннокентий Гаврилович. — недовольно представился мужчина и махнул своему водителю, чтобы тот подождал на небольшом диванчике. Громила кивнул и медленно отошёл к месту своей новой дислокации.
— Пришли к племяннику? — улыбка тут же исчезла с лица девушки.
— Всё верно. — а вот рот Осокина искривился в жуткой усмешке.
— Двадцатая палата. — тихо ответила администратор.
— Благодарю. — кивнул дворянин и неторопливым шагом направился в коридор.
Найдя дверь с номером «20», Иннокентий Гаврилович постучал, а затем заглянул внутрь.
На кровати, подключенный к огромной куче приборов, лежал светловолосый юноша. Всё его тело было испещрено различными трубками. А с мониторов то и дело доносились пиликающие звуки.
— Ну, здравствуй, племянник. — с хищной улыбкой произнёс дворянин, и придвинув табурет, сел рядом с кроватью: — Как там твоя кома? Много интересного повидал? Ах, да… Ты же не можешь ответить. Это печально. — Иннокентий Гаврилович снял шляпу-котелок и положил её на тумбочку, на которой стояла вазочка с засохшими ромашками: — Знаешь… А, ведь я пришёл к тебе, чтобы сообщить благую весть! Ровно в восемь часов и пятнадцать минут твои мучения наконец-то закончатся. Ты же рад? Да, я знаю, что рад…
Дворянин склонился над юношей.
— Три года… Целых три чёртовых года я ждал, когда же последний отпрыск моего мёртвого братца наконец испустит дух. Но закон… Закон — для всех един! Надо ждать. Но, ты знаешь — я даже немного рад. Получить твоё предприятие сейчас, спустя три года твоей овощной недожизни, это же, как сорвать джек-пот! Однако, я себя считаю хорошим дядей. Ведь я целых два года думал, как можно незаметно для всех тебя прикончить. К счастью, мне так ничего и не пришло на ум. А сейчас… Когда вот-вот придёт врач и отключит твою тушку от аппаратов… Вот оно счастье! Вот она ра… — договорить Иннокентий Гаврилович не успел, поскольку яркая вспышка на долю секунды ослепила его,
