Книга Пока играет ROCK - Катерина Траум

Шорох плёнки сменился начинающейся композицией, с первых же нот будто пробравшейся под череп и пёрышком защекотавшей мозжечок. Клавиши. Это фортепиано знал каждый подросток нулевых, и Лесли не была исключением.

— И как всегда1…

«О, нет-нет-нет, только не это», — едва не проскулила она.

Давно запретила себе включать такие песни, дабы не терять нарочито жизнерадостное выражение лица. Лишь оптимистичный маскарад уже столько месяцев и спасал её от отвратительного, раздражающего сочувствия всех вокруг.

Строчки речитатива она могла повторить слово в слово за Майком Шинодой, и о том, что его голос вообще не должен звучать здесь и сейчас, забылось моментально. Подхватив бутылку, Лесли снова щедро глотнула с горла и бездумно попятилась назад, пока пятки не упёрлись в кровать, и она не села в полной растерянности на матрас, подняв густое удушливое облако гнилостной пыли.

— А стрелки продолжали бежать, пытаясь провернуть течение вспять. Растратил впустую всё, чего я достиг, тебя упустил, — на фоне речитатива пробирающим до костей потусторонним эхом разлился неповторимый вокал любимого миллионами людей солиста: — Лишившись сил…

Перед глазами плыло, отчаянно мутилось в голове, и Лесли без сил откинулась назад, рухнув спиной на постель. Она видела не эту разрушенную комнату с крошащейся с потолка штукатуркой, а все свои последние полтора года: коридоры больниц, врачей, медсестёр. Слышала вновь и вновь очередные приговоры и горстями глотала таблетки. Выблёвывала их вместе с желчью и кусками печени и подписывала согласие лечь под нож. Видела Ройса, держащего за руку все недели реабилитации. Тогда она ещё не понимала, что его привязала к постели умирающей не любовь, а болезнь — совесть, ответственность. Он слишком хорошо воспитан, чтобы бросить девушку, которая лечилась от рака. Но недостаточно хорошо, чтобы суметь хранить ей верность и суметь когда-нибудь снова её искренне захотеть.

Нужно было отпустить его ещё тогда, с первым диагнозом. А вместо этого она вцепилась всеми когтями, как тонущий слабый котёнок, в единственного, кто был рядом. Это их общая вина, что в итоге сейчас они друг другу так противны.

— И я взлетал, и я мечтал. Но теперь мне всё это не важно. И лишь упав и потеряв… Но теперь мне всё это не важно-о-о.

Вокал Честера привычно и легко скользнул под кожу, будто благословенный укол лидокаина. Онемев, Лесли слушала как через подушку этот старый, похрипывающий и шипящий от усилия магнитофон, и не замечала, как защипало нос, а в глазах собрались слёзы. Прикрыла ослабшие веки, смаргивая эту пелену. Насколько ей всё равно сейчас? Насколько уже не имел значения ни Ройс, ни его похождения, ни это отвратительное тело гермафродита, если ремиссия окончена, и второго курса химии не пережить?

Как проще дышать, когда можно позволить себе плакать. Впервые со дня, как узнала про свою болезнь, Лесли разрешила этой соли покатиться к вискам, залиться под капюшон в спутанные волосы. Сглотнуть тугой комок всё не получалось, знакомая с детства музыка внезапно наполнилась новым смыслом. Мурашки. И бескрайнее облегчение: к чёрту, больше нет смысла прикрывать шумной весёлостью всю грязь её существования.

Иногда белый флаг нужно выкинуть ещё до того, как идти в последнее сражение.

— Вообще-то, это мой магнитофон, — раздался совсем близко глухой, но вполне отчётливый мужской голос, перекрывая моментально чуть притихшую музыку.

— Что?! — кое-как вырвавшись из гипнотически сжавшей виски родной мелодии, пискнула Лесли, распахнув глаза. Подскочив, будто ужаленная, она села и резко обернулась. И замерла в ужасе, забыв, что надо дышать.

У изголовья кровати виднелся слабо светящийся серебром полупрозрачный силуэт. Молодой худощавый парень сидел по-турецки, и торчащие костлявые колени выглядывали из дыр на широких штанах. Лесли несколько раз в шоке открыла и закрыла рот, а затем бездумно приложилась к бутылке, жадно глотая чудом не пролитый бурбон — чтобы не заорать в голос от представшего перед ней ожившего кошмара.

— Я говорю, магнитофон этот — мой, — отчётливей повторил парень, будто для глухой, и его силуэт слабо зарябил, а затем засиял чётче, так, что фонарик терял свою необходимость. — Ты меня видишь… И слышишь. Забавно.

Он прищурился, окинув Лесли оценивающим взглядом. Рассеянно провёл пятернёй по густым лохматым волосам, откидывая назад длинную чёлку, падающую на лоб. У него не было никаких цветов — только свечение, как у джедайского призрака Силы, что моментально родило в сознании Лесли одну-единственную спасительную мысль:

— Я уснула. Перебрала с бурбоном и уснула, и мне снится, что я стала героиней фильма с Патриком Суэйзи. Так? — она обличительно приподняла бровь и вновь ощутила, как всё ещё играющая на фоне музыка будто закачала, успокаивая забушевавший было инстинкт бежать отсюда к чертям. Успокоила порывы тела, но не мутный от алкоголя разум, пульсирующий шоком.

— Если тебе так проще, то да, ты спишь, Алиса в стране чудес. — Парень безразлично пожал плечами и криво усмехнулся уголком тонких губ. У него были мелкие, резкие черты лица и длинный нос, украшенный точкой пирсинга. Чёлка мешала поймать прямой, но очевидно колкий взгляд, когда он добавил с ехидцей: — А я твой кролик. Но можешь звать меня Эш.

Он протянул вперёд руку, и Лесли с ужасом уставилась на полупрозрачную святящуюся ладонь, непроизвольно шарахнувшись к самому краю кровати. Эш хохотнул на её реакцию, запрокинув голову так, что стало чётко видно дёргающийся выступающий на тощей шее кадык:

— Да брось, пошутил я! Побудешь трупом пятнадцать лет, ещё не так разучишься развлекать девчонок в своей спальне. Что ты здесь вообще забыла? — теперь в его тоне слышался нескрываемый интерес, и Лесли попыталась дышать чаще, занимаясь мысленной терапией по всем заветам своего психолога:

«Это же сон. Причём пьяный сон, я уснула под музыку. Она вон, до сих пор играет. Такая приятная… Знакомая. Дыши, Лесли, просто дыши. Воображение шалит. Можно и расслабиться», — она не могла понять, каким образом, но на такие уговоры тело легко подчинялось. Ни ускоренного пульса, ни дрожи, никакого адреналина. Да, так бывает лишь во сне: там мы гораздо легче реагируем хоть на призраков, хоть на оживающие бургеры. И всё же эта музыка… Подходящая к финальным нотам песня Честера действовала на все напрягшиеся мышцы, словно успокоительное. Или неслабый наркотик.

— Я… меня зовут Лесли, — неуклюже представилась она, совладав с горлом и решив, что даже во снах стоит соблюдать этикет. — Я новая владелица этого дома. А ты, видимо, из старых…

— О, та чокнутая с далматинцами всё-таки подохла? — заметно оживился Эш, задорно потерев ладошки и подышав на них. Выглядело странно: как будто он пытался согреться, и надо