автовокзала? — Я не помню. Прикинь! — Она издала смешок, и это меня вконец добило.
— Ты была у меня в гостях. Мы пили пиво. Помнишь, тебе не хватало двух рублей на сигареты?
— А… — Теперь она вспомнила. А мне точно кто-то вилкой проскрежетал по спинным нервам: словно я для нее был воплощением какой-то жизненной ошибки, причем с межгалактическими последствиями. Так люди припоминают своего двухлетнего кредитора, который давно уехал, и вот нагрянул нежданно-негаданно и требует денег.
Однако секунду спустя сердце мое встрепенулось, поскольку голос ее вновь зазвучал бодростью и обаянием. И кожух неприятных ощущений лопнул, а воодушевление получило глоток свежего воздуха.
— Когда мы увидимся? — задал я, наконец, главный вопрос.
— Послезавтра я снова на сессию. Позвони завтра, часиков в пять. Договоримся.
Я с восторгом согласился, и мы положили трубки.
Однако на следующий день хлопоты забросили меня аж на край города, одно событие громоздилось на другое, когда мечешься с выкатившимися глазами и закусанной губой, выполняя одно дело и пытаясь удержать в памяти еще десяток. В общем, мне не удалось ей перезвонить и перенести встречу. Однако резона для расстройства я не ощущал: кажется, Маша не из тех девушек, кто заливается горючими слезами по каждому поводу, когда ей не позвонил кавалер. Плохо было то, что, будучи уверенным в нашем скором свидании, я не выспросил у нее хотя бы приблизительный график экзаменов. Но и в этом я не усмотрел глобальной проблемы. Буду звонить два раза в неделю и, таким образом, обязательно ее перехвачу.
3
Ну, а потом пошла свистопляска. Начало бесконечной цепи нелепостей. Хотя, быть может, наша встреча тоже в какой-то мере была нелепой, не столько внешне (это ведь не самое претенциозное знакомство на улице, согласитесь), нежели на уровне флюидов… или в кармических дебрях. Я звонил ей каждую неделю, но никак не мог застать дома. Мне приходилось объясняться с ее отцом, который излишне настойчиво пытался выведать, что я, собственно, за тип, названиваю, и я каждый раз прикрывался новым именем, стараясь и голос тоже настроить в унисон с псевдонимом. Я, наверное, выглядел в его глазах забывчивым покупателем, гордясь близким знакомством с Машей, одновременно обнаруживая глуховатость в дружеском общении: Когда вы говорите она приедет? — А она сама вам разве не сказала? А я мармеладом уши заложил, хотелось проворчать мне, когда становилось бесспорным, что отец ее не горит желанием меня просветить. Каждый раз я клал трубку в неистовой уверенности, что разрази меня гром, если я еще раз вздумаю набрать этот номер.
Действительно, кто она мне? За то время, пока я изматывал душу ее отцу, в моей квартире побывали три женщины, одна из которых задержалась на десять дней, а потом тоже исчезла. Но Маша исхитрилась забыть меня через две недели после нашей ночи, как я могу рассчитывать на ее благосклонность теперь, по прошествии месяца? Нет, я принимал твердое решение не звонить… и я все равно звонил.
Мои горячие еженедельные звонки постепенно переросли в ностальгические воспоминания, случавшиеся раз в месяц. Тогда я подходил к телефону и набирал ее номер. И уже без капли удивления слышал, что вот только вчера она уехала сдавать какой-то экзамен, или что должна приехать в эти выходные, но, судя по всему, не приедет, или же мне просто не отвечали, или телефон был глух. Я уже настолько привык к этим несуразностям, нелепым нестыковкам во времени, что встречал их с улыбкой. Но я продолжал тешить себя надеждой, что однажды… я наберу ее номер… и вот тогда…
4
Наступила зима. Тягучая пора воспоминаний. Наша кровь пылает в наших венах, когда мы вожделеем нечто такое, что уже почти у нас в руках, или же извлекаем яркие события из прошлого. И нам кажется, что зима леденит нашу кровь, но это не так: она остужает память. Мы все волнуемся, переживаем, вдохновляемся и разочаровываемся лишь повинуясь рабски этому бездонному кладезю всевозможных чувств и испытаний. Я стал забывать мою странную незнакомку с загадочной прозеленью в глазах. Жизнь моя продолжала свое вялое и однообразное течение сквозь годы, подчиняясь судьбе или просто моему с оттенками степенности характеру. Я зарабатывал неплохие деньги, но вы понимаете, до какой степени приставка «неплохие» обуславливалась моим одиночеством. Мне следовало уже подумать о женитьбе, о семье, но я как-то все откладывал этот вопрос, оправдывая себя тем, что мне еще не попалась достойная спутница, но на самом деле осознавая, что это лишь привычка. Я знакомился с женщинами, закручивал пылкие, но не продолжительные в большинстве своем, романы, и вся эта карусель жизни, мелькающая пред моими глазами, потихоньку затмевала далекий образ девушки, подсчитывающей у киоска мелочь. Я уже начинал приходить к тому заключению, что очень скоро она просто уйдет из моей памяти, ну, а если быть точным, останется в подсознании как мимолетный, но незабываемый эпизод. Так оно, возможно, и произошло бы в конечном итоге, и память образная уступила бы место памяти чувственной, если бы не случай.
5
В один из дней — это случилось летом, — я оказался вовлечен в борьбу с унылым, доводящим до исступления, собственным бездельем. Накануне я кутил с друзьями в баре, а сегодня с утра, пытаясь унять головную боль, уже успел опрокинуть в себя две бутылки пива. После чего улегся на диван, тупо воззрясь на потолок, и занялся тем, что принялся подыскивать себе «пешеходное» занятие.
В этот момент и произошло то, что я называю оказией памяти. У кого-то чаще (у гениев, к примеру), у кого-то реже (мое почтение), но, как бы то ни было, подобное наблюдается в стаде людей, и каждый хоть раз в жизни испытал на себе своеволие памяти. Так случилось и со мной: я пролежал на диване около получаса, и, когда уже готов был смириться с тем, что мне остается лишь закрыть глаза и как следует выспаться, память вдруг выдала мне адрес.
Конечно. Я ведь слышал его. Она говорила адрес таксисту, а я стоял рядом, слишком завороженный ее глазами, чтобы обратить на это внимание, но не настолько невменяемый, чтобы гиперпамять моя бездействовала. Я даже знал, где этот дом, даже представлял себе его в мыслях… Подсознательно представлял.
Я вскочил с дивана. Черт возьми, почему нет? Что я теряю? По крайней мере, представив родителям свою внешность, я могу рассчитывать на некоторую снисходительность с их стороны, и попытаться вытянуть
