Глава 2. Ненастье25 сентября
Единственным местом, куда теперь выходила Кирстин, стали занятия с Марко Грава. Рей не запрещал ей каких-либо иных прогулок, просто Кирстин не знала, куда ещё можно пойти. Все красоты европейских городов, не виденные ею до сих пор, теперь казались просто скоплениями почерневших камней. К галереям и выставкам она тоже потеряла интерес, хотя и продолжала лепить. Лепка осталась последним, что вызывало у Кирстин интерес.
В отличие от Бастьена, Марко не мучил её эскизами, а сразу предложил испробовать новую технику в работе с камнем. Занятия проходили в общей студии, так что Кирстин не чувствовала на себе пристального внимания мастера, хотя оборотной стороной подобной практики стало то, что и брать работу на дом она не могла. То и дело Кирстин задерживалась допоздна, вытачивая очередную деталь. Заканчивать едва начатое изображение Рея она не хотела, и потому занималась всякой мелкой ерундой: слепила и перенесла в камень ветку кипариса, которая нависала над окном, а затем выточила целый каменный цветок. По иронии судьбы именно теперь, когда Кирстин получила полную свободу в творчестве, у неё не было никаких идей относительно того, что она могла бы сотворить. Впрочем, в глубине души Кирстин и сама понимала, что к большим проектам пока не готова.
В первые моменты не поверившая в то, что запечатлела плёнка, уже через некоторое время Кирстин обнаружила себя выжженной и пустой. И в этих выжженных равнинах её души продолжала клокотать злость. Долгие месяцы не находившая достойного объекта, рыскавшая в обрывках памяти в тщетных попытках собрать воедино то, что произошло, теперь она наконец обрела цель. И этой целью стал Рей.
Мотивы его оставались Кирстин непонятны – и в то же время были абсолютно ясны. В человеке, который стал центром её мироздания в последний год, человеческого не было ничего.
Рей был чудовищем. Таким, каких показывают в кино. И Кирстин понимала теперь, что в глубине души с самого начала знала, что Рей ни во что не ставит людей. Тот факт, что с самой Кирстин он вёл себя иначе, причиняло лишь более сильную боль.
Начав работать с камнем, Кирстин одним из первых своих эскизов выбрала змею – ей беспрестанно казалось, что эта кобра шипит в её душе, зазывая назад, в мощные кольца своего ядовитого тела.
Второй работой стал цветок. Прекрасная, как бабочка, орхидея, с острыми кинжалами пестиков и тычинок. Белый мотылёк сидел на её лепестке, и Кирстин с трудом справлялась с желанием ударить долотом по этому глупому существу, которое должно было стать пищей для равнодушного хищника, едва успокоится и сложит крылья.
«Ненавижу тебя», – шептала она про себя. Но ни слова, ни мысли ничего не могли поменять. Рей уничтожил её – такую, какой Кирстин была раньше. Чтобы вылепить заново – свою. Такую, какую хотел он сам.
По дороге от квартиры Реймонда в Милане, расположившейся на Порта Тичинезе, в квартал Брера, где находилась студия Гравы, Кирстин всегда просила остановить машину перед входом в небольшую тисовую аллею, деревья которой оставались зелёными даже зимой.
Мерседес отправлялся к другому окончанию парка, а Кирстин медленно и неторопливо проходила аллею насквозь, иногда замедляя ход, чтобы присесть на одну из скамеек – часто мокрых, потому что весь сентябрь едва ли не каждый день шёл мелкий промозглый дождь. Кирстин было всё равно. Она не хотела возвращаться домой. Дождь, даже самый сильный, был бы лучше четырёх стен, окруживших её со всех сторон, за одной из которых, к тому же, обитал Рей.
«Ненавижу тебя», – снова и снова шептала она, сидя на мокрой поверхности, расчерченной мелкими настырными каплями и разбегавшимися от них ручейками воды, глядя на небольшое озеро прямо перед собой.
– С вами всё хорошо, мисс Кейр? – услышала она голос, прозвучавший за спиной в один из таких дней. Кирстин вздрогнула и обернулась на звук.
По другую сторону скамейки стоял мужчина в чёрном костюме, который Кирстин давно привыкла воспринимать не как атрибут стиля, а как униформу прислуги. Такой же высокий, как и все охранники, сопровождавшие её день за днём, этот был менее широкоплеч. Светлые волосы, обрамлявшие совсем ещё молодое лицо, придавали ему обманчивое ощущение мягкости, которому Кирстин не верила ни на грош. Все они были светловолосы – те, кого, набирал Йонас, но Кирстин не сомневалась, что в случае необходимости рука их будет тверда, как сталь.
– Да… – равнодушно сказала она, снова отворачиваясь к озеру. Его кристальная гладь казалась такой же холодной и равнодушной, как и всё кругом. Не было видно даже голубей, которые в любом парке заполоняли дорожки, скрашивая досуг гуляющих людей. Не было детей и стариков, которые остались дома, пережидая дождь. Только пара таких же отчаявшихся, как она сама, где-то вдалеке. Каждый старался держаться подальше от других, поглощённый собственной тоской.
Охранник переместился ближе к ней и снял солнечные очки – абсолютно неуместные здесь, но всё же украшавшие его лицо.
– Если вы беспокоитесь из-за того, что случилось в аэропорту, то не стоит. У нас всё под контролем.
Кирстин непонимающе смотрела на него. Она успела уже основательно подзабыть аэропорт. Нападение стало для неё лишь подтверждением собственных мыслей о том, что она живёт на краю. Работа Рея была не просто аморальна, она была опасна – для самого Рея и для любого, кто находится рядом с ним. Шрамы, украсившие оба их лица, подтверждали это лучше, чем что-либо ещё.
Кривая, незнакомая ей самой улыбка исказила губы Кирстин.
– Это ваш единственный приказ? – спросила она.
Она испытующе смотрела на охранника. Кирстин сама не знала, хотела бы она сбежать или нет. Однако эта мысль посещала её уже не раз. Квартира Рея, её устройство и быт – куда более демократичный, чем тот, что царил в особняках Мерсера – давили на неё. Кирстин мучительно требовался глоток свежего воздуха, и время от времени, когда она просыпалась на рассвете и видела первые проблески дня в окне, за возможность вдохнуть полной грудью ещё раз Кирстин готова была умереть.
«Странно, – то и дело думала она. – Раньше, даже когда Рей не скрывал, что я ему принадлежу, это место не казалось мне тюрьмой». От этих мыслей, неизменно сопровождавшихся и мыслями о собственной глупости, Кирстин становилось ещё грустней.
Охранник какое-то время молчал.
– Если вас интересует, что я стану делать, если вы попробуете… уйти. То, во-первых – нам всем выдано распоряжение ни в коем случае не причинять вам вреда. Во-вторых… лично я вас не остановлю.
Кирстин вскинулась и, прищурившись, испытующе посмотрела на него.
– Лично вы?
– Да, я, – охранник отвернулся и тоже посмотрел на пруд, – мистер Мерсер состоятельный, но очень опасный человек. Мне кажется, вам не место рядом с ним.
Кирстин подняла бровь. Сама не зная почему, она ощутила нарастающую злость.
– Что вы знаете обо мне и о нём? – спросила она, резко поднимаясь со скамейки.
