находились все документы, побежали обратно к вертолёту.
- Я борт семнадцать. — Докладывал он в переговорное устройство, когда машина оторвалась от земли и направилась в сторону Свердловска. — У нас два трёхсотых. Молодой мужчина и девочка. У ребёнка шоковое состояние, но видимых повреждений нет. А у парня же, сильные ожоги лица, спины и проломлен затылок.
Путь до ближайшего военного госпиталя занял пятьдесят минут. Пятнадцать из которых понадобилось машине скорой помощи, чтобы добраться от посадочной площадки к месту назначения. Всё это время пострадавшие провели без сознания. И, если у девочки было просто нервное перенапряжение, то состояние, тяжело дышащего и испускающего хрипы парня, внушало всем довольно-таки сильные опасения.
Но, слава Богу, всё обошлось. И, как уже говорилось выше, спустя неполный час, юноша лежал на операционном столе. Где ему окончательно удалили остатки сгоревших волос, промыли рану и, лучший из нейрохирургов города, по таком экстренному случаю спешно поднятый с постели, приступил к операции.
Колдовали эскулапы более двух часов. Но, сильный организм юноши, а так же искусство медиков, в конечном итоге, склонили чашу весов в сторону жизни.
Так что, эта ужасная катастрофа, по официальной статистике, стопроцентно обошлась без жертв. Так как, тело парня, отважно бросившегося на помощь так не вовремя помчавшемуся за любимой куклой ребёнком, сгорело дотла. Что, в общем-то неудивительно, учитывая количество бензина, выплеснувшегося из расколотой в результате столкновения поездов цистерны.
А человек, невесть как ранним апрельским утром прямо из воздуха материализовавшийся в объятом пламене вагоне, начал свой замысловатый и полный разных событий путь. В государстве, носящим городе название Союз Советских Социалистических Республик.
Шёл 1972-й год.
Глава 2
— Морфий! — Голос раздался откуда-то сверху, и явно принадлежал мужчине. — А теперь укол адреналина.
Доносящиеся извне звуки вернули меня в сознание и я моментально почувствовал ноющую боль. Она была не то, чтобы непереносимой. Но, с каждой миллисекундой становилась сильнее и доставляла всё больший и весьма ощутимый дискомфорт.
Я попытался раскрыть глаза но, увы, ничего не получилось. Веки были словно приклеенные а, когда я, признаться, с очень большим трудом поднёс руку лицу, оказалось, что оно плотно замотано марлевой повязкой. То есть, бинтами.
Именно это архаичное слово всплыло в памяти. Почему архаичное? Потому, что ни разу в жизни не приходилось пользоваться такой древней штукой. И, никому из моих знакомых тоже. Так как заживляющие гели, вкупе с…
Тут я со страхом обнаружил, что не помню, какая именно процедура следовала после обработки раны распространённой в моей реальности субстанцией, давно заменившей ушедшие в небытие бинты. И, так как лёгкое беспокойство, тут же сменившееся страхом, с огромной скоростью начало трансформироваться в панический ужас, глухо застонал и… отрубился. То есть, провалился в небытие.
— Яков Моисеевич, он потерял сознание. — Доложила медсестра, держа на весу шприцы с обезболивающим и стимулятором. И, неуверенно глядя на старшего коллегу, робко поинтересовалась. — Так, что мне делать?
— Вы знаете… — Вышеупомянутый Яков Моисеевич в задумчивости потеребил подбородок. Затем пощупал пульс и, убедившись, что он более-менее ровный, наконец, принял решение. — Давайте, пока отложим… Организм молодой, здоровый. А отравить это юное сильное тело всякой гадостью, негативные последствия от применения которой зачастую превышают положительный эффект, мы всегда успеем.
— А он не?.. — Девушка робко подняла глаза к потолку, намекая на вполне возможную вероятность того, что пациент отдаст Богу душу.
— Не думаю. — Пожевав губами, всё же не отменил своего решения доктор. — Раз уж пережил сложнейшую хирургическую операцию, и до сих пор не умер от болевого шока, то шансы на благоприятный исход весьма и весьма велики.
— Как скажете. — Медсестра послушно положила оба шприца в эмалированную металлическую кювету и накрыла её крышкой. И тут же спохватилась. — А, с лекарством что делать?
— Мда-а, вопрос вопросов. — В растерянности пробормотал врач. И, хотя был прекрасно осведомлён, что в его отделении больше всего больных, нуждающихся в конкретно этих препаратах, почесал кончик носа, на всякий случай спросил. — Обезболивающее больше никому не нужно.
— Вы же знаете, что нет. — Недовольно пробубнила медсестра, которая не одобряла вот такое бездумное растранжиривание средств. И, со свойственной большинству людей практичностью, предложила. — Так, может давайте, я уколю, да и дело с концом? — И, опять подняв глаза вверх, снова намекнула на высшие силы. Правда, находящиеся чуточку пониже, чем те, о которых упоминала недавно. Но, зато в отличие от первых, могущих доставить неприятности гораздо быстрее. И вполне себе ощутимее. — Вы же знаете, что дело этого парня контролируют на самом верху. А тут вы вдруг меняете собственное предписание и сами себя ставите в двусмысленное положение. — И, пытаясь поскорее разобраться с этой, спонтанно возникшей и могущей доставить вполне конкретные проблемы ситуацией, подлила масла в огонь. — А то ведь знаете, Лев Абрамович бдит. И, сегодня же доложит, куда следует.
— Дилемма, однако… — Нахмурился Яков Моисеевич, так как сознавал, что его верная помощница во всех отношениях права.
Старинный «лучший враг», окончивший медицинский институт в тот же год, что и он, так же метил на место главного врача военного госпиталя. Которое должно было освободиться со дня на день, в связи с уходом занимающего эту должность Ицхака Наумовича на заслуженный отдых.
Ещё несколько секунд врачебный долг и простая человеческая порядочность боролись в нём с такими понятными и вполне объяснимым карьерными устремлениями. Но, так как, желание во чтобы то ни стало продвинуться по служебной лестнице, в конечном итоге победило, он мысленно махнул рукой и скомандовал.
— Колите! Авось, с одной дозы наркоманом не станет. — И, успокаивая самого себя, пробормотал. — После отхода от анестезии, всегда требуются стимуляторы и опиаты. А то, что у этого странного юноши реакции отличаются от остальных пациентов, ещё ничего не значит.
Облегчённо вздохнув, женщина в белом халате сделала обе инъекции и, положив шприцы обратно в металлическую ёмкость, преданно взглянула на доктора.
— Что ж, теперь остаётся только ждать. — Пожал плечами тот. — Как говорится, мы сделали, что могли. А остальное в руках… — Здесь Яков Моисеевич чуть запнулся и, поняв, что только что чуть не сморозил глупость, поспешно закончил. —… матери природы.
С этими словами доктор и медсестра покинули палату, в которой, в отличии от всех других, больной находился в полном одиночестве, и продолжили обход.
А в теле юноши начали пробуждаться вполне закономерные для существа его расы, но необъяснимые для всех остальных, ныне живущих людей, таинственные процессы.
Квазиживой организм, подселённый в тело юноши на стадии эмбриона и, вследствие травмы, на непродолжительное время вышедший из строя, под действием введённого в кровь носителя адского коктейля, встряхнулся и, пока ещё вяло и, если можно так выразиться, «через пень-колоду» начал свою работу.
Первым делом он запустил химические процессы, разложившие вколотую гадость на безвредные составляющие и дал команду вывести шлаки из организма. Юноша тут же покрылся мелкой испариной, а по трубке введённого в урину катетера заструилась вполне определённая жидкость.
А симбиот, многократно усиливающий возможности головного мозга и служивший почти бездонным хранилищем всевозможной информации, впал во временную спячку. Чтобы, когда хозяин как следует отдохнёт и наберётся достаточно сил, начать попытки установить связь с носителем.
В бессознательном состоянии пациент находился около шести часов, так что, следующее пробуждение пришлось на пол одиннадцатого вечера. Безусловно, этого времени было недостаточно, чтобы полностью завершить обновление организма. Но, так как первым делом квазиживой организм блокировал болевые рецепторы, то больной а, вернее, теперь уже семимильным шагами выздоравливающий, зашевелился и сел. А, так как избавление тела от токсинов сопровождалось обильным выделением мочи и пота, вполне закономерно, почувствовал жажду.
И, пошарив руками по стоящей рядом с кроватью тумбочке и не обнаружив искомого, глухо застонал. Не от боли, так как её он совсем не чувствовал. А от жгучего и вызвавшего какую-то детскую обиду, разочарования.
Симбиот тут же отметил дискомфортное состояние носителя и, ожидая вполне естественных реакций, с удивлением ну или, весьма отдалённо похожим на эту эмоцию чувством, отметил, что хозяин не предпринимает никаких конструктивных действий.
