полезным. Жду вас с победой, полковник Гуров.
Гуров растерялся, но и обрадовался тоже. Планы были состыкованы, недопонимания устранены. Мир в кабинете восстановлен. Осталось припомнить, когда он действительно в последний раз нормально отдыхал.
В конце дня Лев Иванович написал заявление и был отпущен на все четыре стороны в счет одного из многочисленных не отгулянных отпусков. Покидая отдел кадров и почти вдыхая заслуженную свободу, услышал знакомый перестук каблуков. Гуров обернулся. Грациозная, как набегающая волна, и неумолимая, как фатум. По коридору двигалась Верочка, приветственно улыбаясь встречным. Завидев полковника, она вопросительно подняла брови и остановилась:
— Доброго дня, Лев Иванович. Что это вы тут делаете, осмелюсь полюбопытствовать, не иначе как приболели или собрались в отпуск? Я полагала, что вы помогаете Станиславу с отчетностью для Бориса Евгеньевича. Видела его сегодня в состоянии крайнего раздражения.
Гуров улыбнулся насколько возможно искренне. Ибо знал наверняка, лгать Верочке все равно что пытаться обмануть сканер магнитно-резонансного томографа.
— С отчетом для подполковника Тарасова все в порядке, уверяю вас. Работа ведется. Полным ходом, со всем рвением и самоотдачей. Я же собираюсь в отпуск, Верочка, со здоровьем все в порядке, благодарю. Супруга вызвала, сказала, что нужно помочь, и вот спешу. Исполнить свой долг перед обществом, заодно повидать славный город Онейск.
— Онейск? — железная секретарша протянула название городка слегка нараспев, и в лице ее появилась совершенно чуждая этой женщине мечтательность. С таким выражением обычно произносят названия вроде «Жемчужная Гавань» или «Синий Зурбаган». — Простите за любопытство, а какого же рода дела влекут вас в такую даль?
— Да особенно никакие, — растерялся Гуров. Вовремя вспомнил, что по примеру Крячко сфабриковать и достаточно четко выдать занятную и забавную версию событий ему не удастся, решил придерживаться прежнего курса и говорить скучную, но правду. — Давняя знакомая Марии пожаловалась, что хулиганы совсем распоясались. А участковый мер не принимает никаких вовсе. Решил побывать, увидеть проблему своими глазами.
— И это… все?
Вопрос, точнее интонация, не игривая, не кокетливая, а неожиданно живая для женщины с чувством юмора гильотины, удивила Гурова. Настолько, что он склонил голову к плечу и, понизив голос, спросил:
— Так точно, все, Верочка. Прошу прощения — я об Онейске не знаю чего-то, о чем знаете вы? Или вы хотите меня о чем-то попросить?
— Ничего особенного, не затрудняйтесь, Лев Иванович, — застенчивая школьница, на мгновение мелькнувшая в глазах Верочки, оказалась мгновенно стерта взмахом прямых, как стрелы, ресниц. — Удачной дороги вам, Лев Иванович. Отдохните там за всех нас, пожалуйста.
Кивнув ему на прощание, она проследовала дальше, оставив его в полном недоумении.
— Я вам магнитик привезу, Вера, — примирительно улыбнулся ей вслед Гуров. Она обернулась через плечо, и снова неясная тень уязвимой женственности промелькнула на ее лице. Промелькнула и исчезла.
— Спасибо, я буду ждать.
Решив не ломать голову над тайнами необъяснимого порой поведения женщин, Гуров направился к лестнице.
По дороге домой он размышлял о том, как важно иметь настоящих друзей. Дружбу со Стасом он пронес сквозь года. В обществе друг друга они говорили то, что думают, и с тем же удовольствием молчали, если было желание. Гуров знал, что Крячко посмеется или пошумит, но не подведет. В то же время Молотова Капитолина Сергеевна после всех триумфов, аншлагов и аплодисментов, на старости лет, когда случилась беда, не нашла никого, к кому могла бы обратиться за помощью, кроме бывшей студентки, чей муж, повезло, служит в органах. Одинокая старость, считал Гуров, штука максимально неприятная. Какая разница, сколько у тебя регалий и какие награды тщательно оберегаются от пыли в старом серванте, если некому сходить вечером в магазин или прогнать пьяниц со скамейки у подъезда. Конечно, он поможет, старость нужно уважать. И шашлыки устроит. С ночевкой, как договаривались. Потому что, как сказал бы острослов Крячко, когда ни они с Гуровым, ни Наташа с Марией не смогут разжевать мясо, будет поздно.
Глава 2
По дороге домой Гуров решил пройтись. Ему было о чем поразмыслить, но более всего занимали его слова Стаса о том, что он мало отдыхает. Разве это так? В последнюю их с Крячко командировку они успели покончить с делами раньше запланированного и отлично провели время, осматривая достопримечательности.
Гурову понравились магниты на холодильник с памятными надписями и живописные миниатюры с изображениями горных пейзажей. Сумка же Стаса будто распухла от резных ложек, покрытых лаком рогов и зубов представителей местной фауны. Будто не два оперативника-важняка, а туристы-пенсионеры, ворчал тогда Гуров.
Больше всего возмущал отдельный пакет, у которого постоянно рвались ручки и над которым Станислав трясся, как над возлюбленным дитятей. Хотя, на взгляд Гурова, его содержимое — разнотравные меды в крохотных, ручной работы, туесах и совсем уже сомнительного происхождения травяные настойки с фотографиями таежных хищников на отпечатанных в домашних условиях этикетках — подобного волнения совершенно не стоило. Да и кто таким сувенирам был бы рад? Или это он, Лев Гуров, что-то упускает, как любит повторять Стас, в «празднике бытия»?
Необъяснимая смута в душе полковника достигла своего пика, когда мимо него со смехом и визгом пронеслась стайка мальчишек лет восьми. В тихом тенистом переулке между двумя шумными широкими улицами дети, начисто забыв о существовании уроков, мобильных телефонов и видеоигр, вдохновенно катили по тротуару колесо от велосипеда, подгоняя его палками и выкрикивая на ходу что-то, понятное лишь их беспечным ровесникам. Велосипедное колесо и палки. Это в просвещенный-то двадцать первый век.
«А ведь, кажется, когда мы со Стасом ездили в ту командировку, тоже было лето, — подумал Гуров. — Неужели прошел целый год?»
Страшнее этого был только вопрос: «Неужели Стас прав?»
Неорганизованный, с точки зрения Гурова, часто взбалмошный и недостаточно вдумчивый, Стас обладал тонкой проницательностью в знании душ человеческих. Гуров очень ценил талант друга, когда тот применял его на службе и для пользы дела. И как же раздражала эта наблюдательность, когда дело касалось его, полковника, лично.
В конце концов, если бы Крячко не был таким лоботрясом, Гуров отдыхал бы больше.
Лев Иванович по-доброму усмехнулся и бросил взгляд вдоль улицы. Вовсе Крячко не лоботряс, и все об этом знают. Просто он действительно прав. На улице лето. Воздух золотится от какой-то пыльцы и летучих семян и кажется пряным от запаха не успевшей еще покрыться пылью чуть клейкой на ощупь тополиной листвы. Облака на акварельно-голубом небе, как в детстве, похожи на белые башни. Мальчишки исчезли, укатив в непроглядные дали тихих дворов свое колесо, а работу всю не переделаешь. Но попробовать
