— И это ты тоже не должен делать, — сказала Маргарет, но в ее глазах я видел едва заметную улыбку.
Она снова встала, чтобы добавить в насос следующие препараты. Теперь, когда два первых компонента уже закачивались в тело, Маргарет начала замешивать настоящую бальзамирующую жидкость: увлажнитель и смягчитель воды, чтобы не разбухали ткани, консерваторы и бактерициды, чтобы поддерживать тело в хорошем состоянии (насколько это возможно в данный момент), и красители, чтобы придать коже розоватый оттенок. Главной составляющей был, конечно, формальдегид — сильный яд, который убивает все бактерии, усиливает жесткость мышц, протравливает органы, а это, собственно, и есть бальзамирование. Маргарет добавила внушительную дозу формальдегида и густой зеленый ароматизатор, чтобы приглушить едкий запах. В емкости насоса поднялся настоящий вихрь ярких красок — как в граниторе[2]на заправке. Маргарет закрыла емкость и проводила меня до задней двери. Вентилятор едва работал, и находиться в помещении при такой концентрации паров формальдегида было небезопасно. На улице уже стемнело, и городок погрузился в почти ничем не нарушаемую тишину. Я сел на ступеньку, а Маргарет прислонилась к стене, поглядывая внутрь через открытую дверь, чтобы вовремя заметить, если что-то пойдет не так.
— Домашнее задание тебе уже дали? — спросила она.
— Я за выходные должен прочесть введение большинства учебников, это все должны сделать. А потом надо написать задание по истории.
Маргарет посмотрела на меня, стараясь казаться беззаботной, но ее выдавали плотно сжатые губы, да и моргала она слишком часто. Это означало, что ее что-то беспокоит.
— А тему ты получил? — спросила она.
Я постарался сохранить безразличное выражение:
— Крупные фигуры в американской истории.
— Гм… Джордж Вашингтон? Или, может быть, Линкольн?
— Я уже написал.
— Здорово, — похвалила Маргарет, но было видно, что она хотела сказать совсем не это.
Помолчав, она перестала притворяться:
— Ты предлагаешь мне самой догадаться или все-таки скажешь, о ком из этих твоих психопатов ты написал?
— Это не мои психопаты.
— Джон…
— О Деннисе Рейдере,[3]— сдался я, глядя на улицу. — Его поймали несколько лет назад, и я подумал, что тут есть связь с сегодняшним днем.
— Джон, Деннис Рейдер — убийца СПУ.[4]Он преступник. Тебе дали задание написать о замечательных личностях, а не…
— Учитель говорил о крупных фигурах, а не о замечательных, так что плохие ребята тоже попадают в эту категорию, — заметил я. — Он даже сам предложил как вариант Джона Уилкса Бута.[5]
— Между убийцей политика и серийным убийцей большая разница.
— Знаю, — ответил я, глядя ей прямо в глаза. — Поэтому и написал то, что написал.
— Ты и правда сообразительный парень, — сказала Маргарет. — Говорю это без всякой иронии. Вероятно, единственный, кто уже сделал задание. Но так нельзя… Это ненормально, Джон. Я надеялась, ты уже вырос из этой своей одержимости душегубами.
— Не душегубами, — возразил я. — Серийными убийцами.
— В этом различие между тобой и остальными, Джон. Никто не видит тут никакой разницы.
Она вернулась в морг, чтобы заняться внутренними полостями трупа: вывести желчь и яд, очистить тело полностью. Стоя в темноте, я смотрел на небо и ждал.
Не знаю чего.
Глава 2
Ни тем вечером, ни на следующий день тело Джеба Джолли нам не доставили. Всю неделю я провел в нетерпении, каждый день сломя голову бежал домой из школы, чтобы узнать, привезли его или нет. Такое чувство я испытывал только на Рождество. Коронер задерживал тело гораздо дольше обычного, чтобы провести полное патологоанатомическое обследование. Газета «Клейтон дейли» каждый день печатала статьи об этом и во вторник наконец подтвердила, что полиция рассматривает версию убийства как основную. Поначалу они считали, что Джеба убил дикий зверь, но потом обнаружили улики, указывающие на преднамеренное убийство. Что это были за улики, никто не знал. Это было самое громкое событие за то время, что мы жили в округе Клейтон.
В четверг нам вернули задание по истории. Я получил высший балл и заметку на полях: «Любопытный выбор!» Максвелл, с которым я дружил, недотянул до высшего балла, потому что задание у него получилось короткое и с орфографическими ошибками. Он написал полстраницы об Альберте Эйнштейне, и «Эйнштейн» у него каждый раз было написано по-разному.
— А чего об Эйнштейне еще писать? — удивлялся Макс, когда мы сидели за столом в углу школьной кафешки. — Он придумал формулу Е = mc2 и атомную бомбу. Вот и все. Хорошо еще, что на полстраницы хватило.
Вообще-то, Макс мне не нравился, и в этом смысле я был совершенно нормален: Макс никому не нравился. Невысокий, толстый, в очках, он всегда носил с собой ингалятор, а одевался так, словно доставал вещи из старого сундука. К тому же вел себя нагло, вызывающе слишком громко и уверенно говорил о вещах, о которых почти ничего не знал. Словом, у него были замашки задиры, хотя силой и харизмой природа его явно обделила. Но меня это вполне устраивало, потому что у него имелось одно незаменимое качество, которое я считал главным для школьного приятеля: он любил болтать, и его не слишком заботило, слушаю я или нет. В этом заключалась одна из составляющих моего плана оставаться незамеченным: в компании друг друга мы с Максом казались двумя чокнутыми, один из которых говорит сам с собой, а другой вообще никогда ни с кем не разговаривает. И все же между нами происходило некое подобие разговора. Не бог весть что, но зато мы выглядели почти нормальными. Два минуса дают плюс.
Здание клейтонской средней школы было старое, как и любой другой дом в городе. Учеников сюда привозили едва ли не со всего округа, и, по моим подсчетам, каждый третий был с фермы или из загородного поселка. Двух-трех ребят я вообще не знал (в некоторых семьях, которые жили далеко от города, детей учили дома вплоть до старших классов), но большинство были мне хорошо знакомы еще с подготовительного класса. Новенькие в Клейтоне не появлялись ни разу — они проносились мимо по автомагистрали между штатами и обращали на наш городок не больше внимания, чем на труп собаки, валявшийся на обочине.
