спохватился он, — я и забыл об Урсуле!
Он снова взглянул на часы и увидел, что опаздывает на четверть часа. Схватив гребень, он с трудом расчесал копну своих волнистых рыжих волос, взял со стола картину Сезара де Кока и выбежал из комнаты.
— А я думала, вы обо мне совсем забыли, — сказала Урсула, когда Винсент вошел в гостиную. Она клеила бумажные игрушки для своих малышей. — Принесли картину? Дайте-ка я взгляну.
— Лучше я ее сначала повешу. А где лампа?
— Она у мамы.
Когда он принес лампу из кухни, она сунула ему в руки яркий голубой шарф и попросила набросить его ей на плечи. От одного прикосновения к этому шарфу его бросило в дрожь. На дворе пахло яблонным цветом. Было совсем темно; своими тонкими пальчиками Урсула касалась рукава его грубошерстного черного пальто. Споткнувшись, она крепко схватила его за руку и весело засмеялась над собственной неловкостью. Винсент не мог понять, что веселого в том, что она споткнулась, но ему было приятно слышать ее смех. Он распахнул дверь флигеля, давая ей дорогу, а она, проходя, почти коснулась своим точеным лицом его лица и, пристально поглядев ему в глаза, будто ответила на вопрос, который он ей еще не задал.
Винсент поставил лампу на стол.
— Где вы хотели бы повесить картину? — спросил он.
— Пожалуй, вот здесь, над моим столом.
В комнате было не меньше пятнадцати низких стульев и столиков; прежде семейство Луайе переселялось сюда на лето. В одном углу, на небольшом возвышении, стоял стол Урсулы. Касаясь плечами друг друга, они прикидывали, где лучше поместить картину. Винсент нервничал, кнопки, когда он пытался вогнать их в стену, то и дело падали на пол. Она тихо и дружелюбно подсмеивалась над ним:
— Ах, какой вы медведь, дайте-ка лучше я.
Подняв руки над головой, она ловко принялась за дело — двигался каждый ее мускул. Работала она умело, проворно, грациозно. Винсенту хотелось тут же, при тусклом свете лампы, схватить ее на руки и решить все сразу одним крепким объятием. Но она все как-то увертывалась, ускользала, хотя и часто прикасалась к нему. Он поднял лампу, и Урсула прочла надпись на картине. От удовольствия она захлопала в ладоши и стала притопывать каблучками. Она так суетилась и прыгала, что Винсент опять не смог улучить момент, чтобы обнять ее.
— Значит, он и мой друг, ведь правда? — допытывалась она. — Мне всегда хотелось подружиться с художником.
Винсент подыскивал слова, ему хотелось сказать ей что-то нежное, что-то такое, с чего он мог бы начать объяснение. Она следила глазами за ним, стоя в темноте. В ее глазах, отражавших пламя лампы, мерцали крошечные искорки света. Полумрак оттенял овал ее лица, и когда взгляд Винсента скользнул по ее красным, влажным губам, четко рисовавшимся на гладком бледном лице, в его душе шевельнулось что-то такое, чего он сам не мог бы объяснить.
Наступила многозначительная пауза. Ему казалось, что Урсула тянется к нему, ждет и боится его признания. Он несколько раз облизал губы. Урсула отвернулась, взглянула на него через чуть вздернутое плечо и выбежала в сад.
В ужасе оттого, что он теряет возможность поговорить с ней, Винсент бросился следом. Она остановилась под яблоней.
— Урсула, послушайте…
Она обернулась и, поежившись, взглянула на него. В небе горели холодные звезды. Кругом было темным-темно. Лампу Винсент оставил во флигеле. Тускло светилось только одно окно кухни. Винсент все еще ощущал запах волос Урсулы. Она плотно стянула на плечах свой шелковый шарф и скрестила на груди руки.
— Вы замерзли, — сказал он.
— Да. Пойдемте лучше в дом.
— Нет, ни за что! Я… — Он преградил ей дорогу.
Она уткнула подбородок в шарф и глядела на него широко раскрытыми, удивленными глазами.
— Но, господин Ван Гог, боюсь, что я вас не понимаю.
— Я только хотел сказать вам… Видите ли… Я… я…
— Поговорим потом, прошу вас. Я вся дрожу.
— Мне кажется, я должен сказать вам это. Сегодня я получил повышение. Меня переводят в отдел офортов… Это уже второе повышение за год.
Урсула отступила на несколько шагов, сняла шарф и резко остановилась, забыв о холоде.
— Так что же вы хотите сказать мне, господин Ван Гог?
Тон у нее был ледяной, и Винсент проклинал себя за неловкость. Вся сумятица чувств, которая его обуревала, вдруг улеглась — он сразу овладел собой. Он помолчал, обдумывая, как заговорить с ней, и наконец решился.
— Я хочу сказать вам, Урсула, то, что вы, собственно, уже знаете. Я люблю вас всем сердцем и буду счастлив лишь тогда, когда вы станете моей женой.
Он почувствовал, что его спокойствие и самообладание ее удивило. Может быть, сейчас самое время обнять ее?
— Вашей женой? — Голос Урсулы стал звонче. — Нет, господин Ван Гог, это невозможно.
Он посмотрел на нее из-под своих крутых, бугристых надбровий, и она ясно увидела во тьме его глаза.
— Боюсь, что я… я не…
— Странно, что вы ничего не знаете. Я уже больше года помолвлена.
Винсент не мог бы сказать, долго ли он простоял не двигаясь, о чем он думал и что чувствовал.
— Кто же ваш жених? — угрюмо спросил он.
— Ах да, вы же его ни разу не видели! Он раньше жил в вашей комнате. Я думала, вы знаете.
— Откуда мне было знать?
Она привстала на цыпочки и поглядела в сторону кухни.
— Я думала… я думала, вам кто-нибудь говорил!
— Зачем же вы целый год скрывали это от меня! Ведь вы знали, что я люблю вас. — В его голосе не было теперь и следа растерянности и волнения.
— Я не виновата, что вы влюбились. Я хотела, чтобы мы были только друзьями.
— А он приезжал к вам за то время, что я у вас?
— Нет. Он живет в Уэльсе. Он приедет к нам летом, в отпуск.
— И вы не видели его больше года? Да ведь вы позабыли его! Теперь вы любите меня!
Уже не думая ни о благоразумии, ни об осторожности, он грубо схватил ее и силой поцеловал в губы. Он ощутил влажность и сладость этих губ, опять уловил запах ее волос, и весь жар любви вспыхнул в нем снова.
— Не надо любить его, Урсула! Я не позволю. Вы будете моей женой. Иначе мне конец. Я не отступлюсь, пока вы не забудете его и не выйдете за меня замуж!
— Замуж за вас? — воскликнула она. — Разве я обязана выходить за каждого, кто в меня влюбится? Оставьте меня! Слышите! Не то я позову
