Ознакомительная версия. Доступно 3 страниц из 12
чёрная, против ожидания, мякоть, приятно душистая. Смельчаки «свечи» из носа вытащили и понюхали. Один не удержался, надкусил. Рожу так скривил, что земляки «увидели Москву» и слюну пустили, а небёны, совсем пацаны, — слезу от отчаянья.
На ужин того дня я подал пюре из толчёного топинамбура с перетёртой оскоминой и крупно порубленной солью. Впервые за две последние недели ели не с горстку смеси из засушенных петрушки и укропа, а ложками из котелков, в которых «Отраду» (так зампотылу назвал пюре) я украсил «анютиными глазками» и, гордо представив блюдо салатом, подал к столу. Серая кашица, белые кристаллы соли, голубенькие цветочки поверху: живописно было, но салатом называть не прижилось. Ели. Земляки «Москву смотрели», небёны плакали — от нехватки. Отказникам Франц Аскольдович приказал: «Пищу принять! — и добавил, сам испробовав: — За салат сойдёт, но по правде больше на пюре походит. Ешьте, альтернативы нет. Злаков осталось только-только отсеяться. Если к весне не заберут с острова — упаси, конечно, Господь, — землю под рожь рыхлить попробуем на глубину десяти-четырнадцати сантиметров, пятую часть поля на глубину шести-семи сантиметров — поэкспериментируем. И поливать… не сразу. Сразу, только экспериментальную часть поля, следом за сеятелями».
Воду для полива таскали в школьных ранцах клеёнчатых — пригодились.
Грянула зима, чуть ноги не протянули. Петрушка с укропом и «Отрада» спасли!
Во взводе все исхудали, кости да кожа, только каптенармус с зампотылу одни с виду остались в теле, будто и не голодали вовсе. Наоборот, Лебедько, тот располнел безобразно: жиром оплыл, что тот борец японского сумо. Майор не поправился, остался тощим, но с животиком, и выглядел сытым и бодрым, в столовой добавки не просил. Я этому, как повар, сильно дивился. В миску Лебедько накладывал два черпака, полчерпака от своей порции ссужал Каганович, но и эта почти тройная порция спецназовцу, амбалу нестандартных габаритов, червячка не заморить, а такому великану — на понюх. Правда, прапорщик с майором ни чем не брезговали: ночами наведывались ко мне в столовую (я здесь спал — сторожил провиант), запирались в стряпной и варили себе очистки топинамбура. К их запаху примешивался густой дух, какой забредал в мою каморку с напоминанием то ли запаха ржаного теста подходящего, то ли браги укрытой. Подумал, запах ягоды-оскомины, позже узнал, что майор и прапорщик очистки с оскоминой не все съедали, гнали из них самогонку. Первач даже Каганович попивал. Вскорости к «пойлу» (по выражению майора-язвенника) пристрастился и весь взвод. По моему настоянию — мне ведь к столу подавать — самогонку ту прозывали «киселём». От комроты поначалу скрывали, но как-то — я в трапезной надраивал пол, забыл убрать жбан с полки — попробовал и после чаю и компоту предпочитал киселёк. Пил и ягодой — лейтенант медслужбы Комиссаров «овощ» упорно называл ягодой — закусывал. Киселём каптенармус приноровился чистить спецназовские респираторы — «свечи», которые реаменированные не спецспиртом, а самогоном, окрестил «макариками». Ему на Дальнее поле сходить оскомины набрать, деревню под «миской» оставить нет проблем: запас спецфильтров, «макариков», их очистка и укомплектование ими поясных табельных пеналов — в ведении его, каптенармуса.
Долгожданной весной зампотылу, получив отказ комроты занять семян, вернулся из Мирного с предложением тамошнего председателя колхоза «Мирный» обменять наши комлоги на их семена с химудобрениями. Перед высадкой в ЗемМарии комлоги заперли в ротном сейфе, секретными были, поэтому в смотровой гауптвахты фильтры изъять, вообще открыть сейф, командир не дал. На Бабешке комлоги оказались бесполезными. Вроде сигнал был, доставал, но где-то в акватории острова, должно быть, действовала «глушилка». Мирнян заинтересовали не как средство связи, а якобы как калькуляторы. Это уже позже прознаем, что, на самом деле, рыбаки на своих сейнерах девайсы использовали в качестве эхолотов, выискивали рыбьи косяки. В отдалении от Бабешки ловили в эфире переговоры пиратов и успевали оторваться от их шаров, оставив на плотах отступное — по паре разделанных и зажаренных акул. Оно — лишение комлогов (не всех, части) — и к лучшему для нас оказалось: у рыбаков улов повысился, ворванью и вяленой рыбой одаривали не скупясь. Обменяться полковник Кагановичу разрешил, согласуясь с тем обстоятельством, что химудобрений к семенам мирняне первым разом нам не придали.
* * *
Другим днём после обмена комлогов на химудобрения Франц Аскольдович остановился на выходе из казармы и в дверной проём наблюдал за солдатами. В строю на утренней поверке те стояли в одном исподнем. Не в галифе с гимнастёркой навыпуск, как по уставу положено, чтобы выскочить на мороз и кросс пробежать, физзарядкой позаниматься. Нет — в трусах, мать их, матросов береговой охраны альянса. Обуты — в рыбацкие сапоги вместо спецназовских берцов. Глаза б не видели! Голенища отвёрнуты, по земле волочатся. Трусы кому выше, кому ниже колена, у старослужащих приспущены на бёдра (франты), у салаг выше пупка (франты подтянули), а у оруженосцев — у японцев — у тех в сапоги заправлены. Голые икры солдат — не загорелые, неприятно напоминали полковнику женские. На поясном ремне у всех фляжка, подсумок и пенал со «свечами», но развешано вразнобой — у кого на животе, у кого на пояснице, у кого на боку, у земляков на заду. Нелепо выглядели и особенно раздражали чёрные трикотажные спецназовские балаклавы, скатанные в шапочку так небрежно, что торчали пучками волосы из глазных и для рта прорезей. Ранцы закинуты через одно плечо: «школьные», лямки на детей рассчитаны — двухметровым спецназовцам коротки. Такой внешний вид после побудки, не полковник даже, старшина пресёк бы в казарме, а тут на плацу! Не совсем, правда, плацу — площадка перед амбаром для сушки зерна. Тельняшки «вэдэвэшника» только одни и радовали глаз.
Земляки жевали оставленные от званого ужина пирожки с капустой — закуска к ста граммам налитым по случаю сделки. Мирняне, обмывали приобретённые комлоги, угостили нас выпивкой и выпечкой. Наливали в жбанки ром: пираты в благодарность за отступное — за зажаренных акул — оставляли рыбакам на плоту по дюжине бутылок. Небёны с завистью глазели старшим товарищам в рот и на сверстников не воспротивившихся обмену своей «сотки» на пирожок. Кстати, Франц Аскольдович выпить мальцам поначалу запретил, но, когда его пирожок старший сержант Кобзон выразительно намазал кабачковым джемом, в котелок положил добела проваренную акулью ласту, а жбанок ромом наполнил до краёв, уступил.
Некоторые небёны в строю, опустив глаза, чем-то хрустели. Я знал, химудобрения жрали, только сдобрив их выпрошенной у меня сушёной петрушкой. Кстати, отметить надо, моя доброта боком вышла. Небёны-салаги, заполучив от меня подсказку, где можно те химудобрения добыть, ползая по мирнянским
Ознакомительная версия. Доступно 3 страниц из 12
