Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
С такими вместилищами порока Григорий Васильевич Толхаев всегда целенаправленно боролся. На заре своей богатой событиями жизни ему приходилось довольно часто бывать в однотонном мужском коллективе, в котором, как правило, обязательно находились такие вот латентные садисты-злопыхатели. Системной борьбе с ними Григория Васильевича обучил один замечательный оболтус — вечно пьяный по причине хронической грусти подполковник Васильев (для своих — Глебыч), когда Гриша, будучи молодым военным хирургом, угодил по распределению на эвакопункт в Афганистане.
— Есть такая отрасль криминалистики — виктимология, — сказал Глебыч, когда Толхаев, проживавший в модуле для младшего командного состава совместно с десятком молодых офицеров, пожаловался на дурной нрав своих сожителей, повадившихся издеваться над новичком, смертельно устававшим после непривычных нагрузок. — По большей части она касается криминалистов, но в данном случае, как мне думается, тоже вполне актуальна…
Глебыч в доступной форме коротко изложил основные постулаты этой суровой науки и пояснил, каким образом следует применять их на практике:
— Ваши сожители — молодые здоровые звери, вкусившие крови и успевшие насладиться ощущением собственной значимости в военно-прикладном аспекте. А вы — свеженький, рафинированный, не успевший еще пообтесаться, зарекомендовать себя… Не уважают? Издеваются? Помыкают? Угу. Они видят в вас жертву, батенька! В своем маленьком театре они безоговорочно наделили вас ролью козла отпущения. А вы никак не обозначили неприятие этой роли, милый мой, — вы подчинились этой игре. Ну и будут помыкать! Будут издеваться, пока вы сами насильственно не перемените их установку на вашу жертвенность. Пока резко не расставите акценты. И делать это нужно именно тем способом, который понятен и доступен большинству членов вашей микрогруппы…
Акценты Толхаев расставил в тот же день. Отдохнул часок в подсобке после ночного дежурства, чтобы набраться сил, пришел в модуль и, завалившись на койку, принялся успешно изображать глубокий сон. А спустя минут пятнадцать кто-то начал булькать под ухом водой, переливая из бутылки в стакан и обратно и препротивно хихикая при этом. Сожители баловали новичка приятным разнообразием: до этого щекотали ноздри соломинкой, сыпали в постель хлебный мякиш, разок даже клали на грудь ботинок, филигранно обвязав веревку вокруг детородного органа испытуемого и прикрепив ее к шнурку (человек просыпается, видит на груди ботинок, хватает его, сердито отшвыривает прочь… и тотчас же с диким криком прыгает вслед за обувкой. Занятное зрелище…). А теперь вот, судя по всему, возжелали вдруг, чтобы молодой врач еще и уписался, аки энурезный солдат-дистрофик.
Резко сев на кровати, Толхаев открыл глаза и дружески улыбнулся, увидев перед собой жирную морду начпрода полка, несолидно застывшую с разинутым от неожиданности ртом. Остальные офицеры, присутствовавшие в модуле, лежали на своих кроватях и лениво наблюдали за представлением.
— Побаловались — и будя, — все так же улыбаясь, заявил Гриша и, ловко вырвав бутылку из руки издевателя, с размаху разбил ее об его голову. Нормально получилось, как в кино: звон осколков, дружный вздох удивления…
— Ал… Ал… — широко разевая рот, сказал жирный старлей, по щекам которого стекали струйки воды и крови. — Ты… ты…
— Я, ребята, устал сильно и хочу отдохнуть. Пока вы тут ночью водку жрали и в секу резались, я пятерых хлопцев с того света вытащил, — сообщил Толхаев, демонстративно зевая, чтобы заглушить бившую его нервную дрожь. И, укладываясь поудобнее, буднично добавил:
— Еще кто так вот пошутит — башку прострелю…
…В этот раз Григорию Васильевичу показалось, что какой-то недобитый вражина опять гнусно шутит с ним, воспользовавшись беспомощным состоянием спящего. Кто-то щекотал ноздри соломкой и при этом надсадно сопел и чмокал от предвкушаемого удовольствия. Данный факт бывшего хирурга страшно удивил даже во сне: это что еще за ретро?! Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой!..
Когда щекотание в ноздрях достигло критической точки, Толхаев яростно чихнул, проснулся и с ходу принялся шарить вокруг рукой, намереваясь схватить супостата за патлы и с размаху треснуть передней частью черепа обо что-нибудь твердое.
Супостат, однако, отсутствовал. Григорий Васильевич с удивлением осмотрелся, пытаясь вспомнить, где он находится. Оказывается, все это время он спал, сидя за большим деревянным столом из необструганных досок. Стол стоял посреди просторной комнаты с бревенчатыми прокопченными стенами. Из предметов интерьера, помимо стола, присутствовали три табурета, два топчана, на которых в настоящий момент кто-то спал — из-под курток вытарчивали ноги в ботинках, — и какая-то бутылка в углу на штативе, совсем не вписывающаяся в окружающий ландшафт.
Тот, что спал на топчане в углу, невнятно стонал с подхрипом и периодически чмокал. А из оконца рубленого, за которым моталась на ласковом ветерке здоровенная хвойная лапа, в стол вонзался боевым лазером игольчатый солнечный лучик. Аккурат в то место, где только что покоилась тяжелая голова Григория Васильевича.
— А-а-а! — просипел Толхаев и, откашлявшись, погрозил пальцем лучу. — От я те, баловник…
На столе в живописном беспорядке были разбросаны продукты: сырокопченая колбаса, буженина, ветчина в жестяных коробках, две пустых баночки из-под черной икры, чипсы, хлеб «Бородинский», сыр «Голландский» и еще какие-то заедки. А по центру стояли четыре бутылки: две пол-литровые пустые из-под водки «Флагман», и две — из-под текилы. Вернее — одна совсем пустая, в другой — жидкости на четверть.
— А-а-а! — хрипло сказал Григорий Васильевич, фокусируя взгляд на бутылке и осторожно прислушиваясь к своим ощущениям. — Вот, значит, как…
Понятное дело. Усадьба егеря Василия — больше вариантов нет. Вчера охотились, под вечер сели поправлять здоровье. Водку с текилой он никогда не мешает, а из его круга те килу больше никто не уважает. Значит, те, что на топчане, уговорили по «Флагману». А он что-то разошелся: выел без малого литр текилы и отрубился так, что ничего не помнит. Возраст, что ли, сказывается? Раньше себе никогда такого не позволял. Голова тяжелая, словно свинцом залили. И такая вонь в комнате стоит — как будто всю ночь медведей пугали. Экое свинство-то! Вдобавок ко всему, от неудобного положения во время сна ноги затекли так, будто их и нету вовсе. С этим надо кончать.
Потянувшись за бутылкой, Григорий Васильевич сделал три мощных глотка, жадно заел ветчиной из жестянки. Переждал с полминуты, опять засадил, добил ветчину и, откинувшись на спинку, довольно крякнул.
В голове прояснилось, тяжесть куда-то улетучилась, на душе стало хорошо. Подумаешь — возраст, похмелье, не правильный образ жизни! Вон как хорошо в этом мире: солнышко ласково светит, за рубленым окном — море целебного воздуха, до глубокой старости еще далеко, в средствах он не стеснен, друзьями не обделен. В общем, из благ этого мира все у него есть — желать нечего…
— Гхм-гхм-кхм… — пробно покряхтел Толхаев, прочищая горло, и вдруг вдохновенно заорал во всю глотку:
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
