в «большевизм», поправший все права народа и нанесший удар, удар смертный всей благомыслящей интеллигенции.
Главкосев[14] генерал Рузский[15], так много старавшийся для Февральской русской революции (его речь и объяснение корреспондентам Рижского обозрения, 1917 г., III, № 57), не нашелся своевременно предложить более реальную — спешную реформу для блага всех народов и большой своей страны и армий, а именно он-то и уговорил императора Николая II отречься от престола, сам же был отчислен от должности (Рижское обозрение, 1917 г., № 93), по выработанному закону министра юстиции Временного правительства «эсеровским товарищем» Керенским — об омоложении армии (Рижское обозрение, 1917 г., 24/Ш, № 68); на основании этого закона убрали из армии и весьма многих других достойных и стойких высших военачальников из генералов. Центральный совет (нелегальный) солдатских и рабочих депутатов работал на разложение не покладая рук. Этот же Совет упросил английское правительство (Рижское обозрение, 1917 г., 11/IV) освободить и задержанных в пути Троцкого, Мухина, Романчека, Фишелева, Чудновского и Мельнишанского, агентов императора Вильгельма II; a 17/IV 1917 г. (Рижское обозрение, № 86). Ленин сам предъявил себя Совету. Таким образом, аппарат разложения налажен был. Военный министр Временного правительства г-н Гучков, видя, что армии и страна направлены уже к разложению, счел за благо отказаться от дальнейшей своей работы и с 1 мая 1917 г. сложил с себя обязанности военного министра.
Но вот вступает в должность военного и морского министра Керенский. Спешно удалены от должностей в армиях еще около 114 генералов, и 32 генерала перемещены (Рижское обозрение, 1917 г., 4/V, № 100), что вызвало, главным образом, и уход Гучкова. В армиях отменяется дисциплина и вводится «товарищеское обращение»: да, нет, не хочу, не могу и пр. (Рижское обозрение, «Приказ армии и флоту…» 1917 г., 11 мая). И начался безумный танец миллиардеров; прожигание жизни и систематическое уничтожение накопленных долголетним упорным трудом капиталов, почему министр торговли и промышленности Коновалов также поспешил отказаться от своего поста (Рижское обозрение, 20/V, № ИЗ). А на Всероссийском съезде солдатских и рабочих депутатов Троцкий уже открыто заявляет: «помните, что у нас нет другой власти, кроме Советов… (Рижское обозрение, 7/VI, № 127)».
На одном из заседаний объединенного офицерства штабов и управлений 12-й армии в городе Риге один штаб-офицер не удержался и, между прочим, к своей длинной речи добавил: «Свободная Россия приносится в жертву той крикливой наглости, того хаоса, который называется Петроградом… И ноты есть у нас, и инструменты, а уменья наладить аппарат управления страной и армиями все же нет…»
Наконец и князь Львов отказался от поста председателя Совета министров, передав весь аппарат управления Керенскому, после того как Петроградские советы солдатских и рабочих депутатов устроили в столице бунт, беспорядки и грабежи вооруженными бандами (3–5 июля 1917 г.); и у своего же вождя, социалиста, но уже в составе Временного правительства министра Церетели силою отняли у подъезда дома его автомобиль (4/VII), где заседал в то время Кабинет министров. Керенский, конечно, поспешил скрыться, и того же дня, в 7 часов вечера уехал особым поездом на фронт, в Ставку, вместе со своими приверженцами (Рижское обозрение, 6–8/VII, № 150 и 154).
Над городом и в ближайшем тылу фронта стала появляться именно тогда воздушная разведка германских войск; но аэропланы были так высоко, что русским зенитным батареям не оставалось ничего делать, как только молча посмотреть, не снимая и чехлов с орудий. И только артиллеристы в шутку, а то и самонадеянно иногда кричали: «Мы их шапками забросаем, не стоит портить теперь снарядов; товарищи Сиверс[16] и Нахимсон[17], мол, не приказали». Вообще, введенная в войсках и штабах власть комитетов была слаба, а подчиненные им солдаты не слушали их «уговоров». Каждый из них думал лишь о себе: ел, пил, гулял сколько желал, а то просто предавался грабежам и насилиям. Предательское влияние Сиверса и Нахимсона, армейских большевиков, разлагающе действовало на них, никто не хотел добросовестно служить. Военно-полевые суды и смертную казнь Временное правительство поспешило отменить (Рижское обозрение, 1917 г., № 61 и 64) еще с 15 марта.
Как образец, один из весьма многих, приведем воззвание командующего 5-й армией, штаб которой находился в то время в городе Двинске:[18] «Солдаты свободной русской армии, — так призывал старый заслуженный командующий армией генерального штаба генерал (без подписи), — образумьте тех несознательных, которые своими самочинными преступными деяниями набрасывают позорные тени на целые войсковые части. Призываю все комитеты к энергичной работе по пресечению грабежей, насилий и потрав, производимых днем и ночью; жалобы жителей продолжают поступать; старики, женщины и дети ведь не в силе противиться действиям вооруженных грабителей-солдат (Рижское обозрение, 1917 г., 17/VIII, № 186).
И это на поле брани: «свободная русская армия», защищающая свою родину; на глазах противника ее начальники офицеры не имели права ни распорядиться, ни приказать солдату? Знает ли история такие примеры? А ведь Временное российское правительство тогда-то и ввело такой порядок в войсковых частях, штабах и управлениях действующих армий на фронте… Явное предательство было очевидно. А Верховное командование армиями почему-то терпело, молчало, исполняло… Допустимо ли это?.. И офицерский состав невольно становился лишь пассивным исполнителем прямых обязанностей своих.
В то время как сады и парки городов в прифронтовой полосе стонали переполненными под вечер свободно блуждающими молодыми людьми в военной форме, без погон и других отличий, но с красными бантиками на груди, ожидавшими прохлады. И только травы, задетые легким женским платьем, таинственно качали головками им вслед. Солдат ли, молодой ли офицер неопределенной национальности или так случайно свободный гражданин, все смешивались в этой пестрой толпе. Глаза их то загорались, то туманились от любовного упоения добытой «преступной» свободой, щеки розовели, а голоса становились загадочными… О фронте многие из них забыли, предоставив его в распоряжение комитетов войск и армии; а о внутренних делах страны «позаботятся гражданские комитеты и правительственные комиссары», думали тогда рядовые, простые смертные воины и граждане свободной страны; каждый потихоньку вливает ложку дегтя в российский бочонок с медом.
«Центральному нелегальному совету рабочих и солдатских депутатов» это именно и нужно было, игнорируя непослушных или совсем удаляя их на покой через послушное ему «Временное правительство» страны, всюду сея семя безнадежности и полного пессимизма.
К пассивной группе принадлежал и штаб-офицер для поручений Генштаба полковник Давид Ильич Казбегоров, с личной тактикой — пассивно сопротивляться и исполнять лишь аккуратно распоряжения прямого высшего начальства и свои прямые обязанности по службе. К его счастью, Советы и комитеты
