Йене они знали по рассказам своих ухажеров, и ребятам достаточно было сослаться на Арпи, чтобы их сейчас же начали устраивать на новом месте.
— Марчи, ты готовь лечо, а я сбегаю к дядюшке Франци, — распорядилась Клари, старшая из сестер.
Лаци украдкой рассматривал пышных белокожих и белокурых девушек, казалось, специально созданных для любви. Можно было понять братьев Шомошей с их желанием снимать отдельную комнату.
Старику швабу не надо было долго объяснять, что к чему. Он, что называется, без разговоров отдал ключи Лаци.
Для друзей наступили времена безделья и кочевой жизни. Лето близилось к концу, над головой ярко сияло солнце, и ребята каждый день ходили купаться на Дунай. Лаци находил, что вода в реке стала уже холодной, но все же купался, а потом сразу же бежал на лужок погреться на солнышке. Йене же мог часами сидеть в воде. Через несколько дней они вырезали себе удочки, но примитивные самодельные крючки, сделанные из булавок, рыба пренебрежительно обходила стороной.
Накупавшись, друзья рвали яблоки и груши в садах, бродили вдоль реки, жарили на костре сало. Иногда им попадался почтальон, развозивший на велосипеде письма и повестки по хутору. Он приветствовал их, как старых знакомых. Когда же они еще издали замечали приближавшийся наряд жандармов, сразу скрывались в зарослях кукурузы.
На ужин варили картофельный суп или пекли картошку. Иногда в гости к ним приходила одна из сестер Видоцки — чаще всего это была Клари, — приносила им свежие газеты и, пока они читали, быстро готовила им ужин. Потом она усаживалась на пороге, подтянув колени к подбородку и, прислонившись спиной к дверному косяку, курила сигарету и разговаривала с Йене. Лаци казалось, что Клари приятно быть в обществе Йене, и, может быть, она даже ждет какого-то сближения с ним, потому что Арпи находится сейчас далеко. Домой она уходила поздно, когда на землю спускалась ночь. Клари не разрешала ребятам провожать ее: боялась, как бы они случайно не наткнулись на наряд жандармов. Лаци редко разговаривал с ней. Магда настолько завладела его сердцем, что на других он не обращал никакого внимания.
В конце недели к ним пришла тетушка Риго. В большом узле она принесла им сало, буженину, круглый домашний хлеб и повидло. После смерти мужа она все больше и больше избавлялась от привычек горожанки и вновь превращалась в простую сельскую женщину, которая ради своего ребенке готова была пойти на любые муки.
Лаци целый день прождал Магду: они договорились о встрече еще в прошлое воскресенье. Ему так не терпелось поскорее увидеть девушку, что он часто выходил за ворота и глядел на дорогу, извивающуюся посредине вспаханного поля, в надежде увидеть ее стройную фигурку в цветастом платье. Но Магда почему-то не шла. На землю спустились сумерки. Тетушка Риго с тяжелым сердцем собралась уходить. Расплакавшись, она стала обнимать Йене, погладила по лицу Лаци, потом ушла, чтобы засветло попасть на станцию.
Ребята остались одни. Не зажигая лампу они сидели перед печкой, всматриваясь в танцующие по поленьям языки пламени.
Лаци не мог скрыть своего плохого настроения.
— Все-таки я по-иному представлял себе развитие событий, — вырвалось вдруг у него. — Я думал, русские перейдут через Карпаты, потом хлынут в Альфёльд и через несколько дней окажутся в Будапеште. Через несколько дней, ну самое большее через две недели… Оказывается, надо ждать. Но до каких пор?..
— Что же делать?..
— Ничего. Дело в том, что… Здесь просто можно задохнуться! Будто в клетке сидишь…
— Какая клетка? Ведь вся страна до самого Дуная в руках русских. А могло быть гораздо хуже.
— Ты, конечно, прав. Если бы сегодня пришла Магда, было бы легче.
— Что-то ей помешало. Может, за ней следят, а может, заболела.
— А что, если я сам навещу ее? На поезд еще успею, а утром вернусь…
— Ты с ума сошел. Так рисковать нельзя.
Лаци приуныл. Он понимал, что этого нельзя делать. Ведь речь идет не только о нем самом. Он в ответе и за Йене.
Никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным.
— И еще одно я не понимаю, — заметил Лаци, — почему мы до сих пор сидим здесь?.. Ведь нам обещали дать оружие, задание, включить в группу Сопротивления…
Немного подумав, говорить ли Йене все, Лаци продолжил:
— На человека, решившегося дезертировать из армии, вполне можно положиться во всем. В таком положении находишься и ты, и я, и многие сотни молодых парней. Нам терять нечего. А мы только и делаем, что прячемся. Прячемся и думаем, что в этом-то и заключается весь наш героизм.
Часов в десять зазвенели стекла в окнах. Ребята выбежали во двор и, задрав головы вверх, уставились в черное небо. Через несколько минут заговорили зенитные батареи, прикрывавшие Будапешт, а затем лай орудий захлестнули взрывы бомб.
А самолеты противника все плыли и плыли по небу. Судя по звуку бомбовых разрывов, бомбили район Чепеля и Кёбаньи. Воздушный налет длился добрых полчаса. В городе начались большие пожары. Их зарево было отчетливо видно на горизонте.
Лаци и Йене невольно вспомнили родных, сидящих где-нибудь в бомбоубежище. Кто-то из них останется в живых, а кто-то нет…
Наутро полил дождь. Холодный и сильный. Он шел темной, серо-свинцовой стеной, закрывая все окрестности. Сильный ветер срывал с деревьев последние листья, вбивая их в грязь.
— Этот дождь унесет все, что осталось от лета, — пробормотал Лаци. Облокотясь на матрац, он поглаживал свой небритый подбородок и глядел на потоки дождя.
— Остается заняться чтением, — сказал Йене. — Это и приятно, и полезно.
— Да, но только и чтение надоедает.
Не успели ребята приготовить завтрак, как во двор въехала подвода, с которой не спеша слез дядюшка Франци. Покрыв лошадей попоной, он постучался к ребятам. Они усадили старика к столу, Йене налил ему стакан наливки. Старый шваб опрокинул его в рот, закрутил сигарету и осторожно заговорил:
— Знаете, ребята, я никогда не совал свой нос в ваши дела. По мне, живите спокойно сколько хотите. Но почтальон вчера очень интересовался вами, расспрашивал, кто вы такие, что за люди, что здесь делаете… Это значит, что…
«Почтальон?..» Лаци мысленно представил светлые усики и доброжелательную улыбку почтальона, которой он всегда одаривал их, проезжая на велосипеде.
— Говорят, несколько человек забрали из-за него, — сказал на прощание дядюшка Франци. Он не спеша влез на козлы. — На всякий случай, я вас не видел и ничего не говорил.
Щелкнув кнутом, он выехал со двора.
— Ну, что ты на это скажешь? — спросил Лаци друга.
— В конце концов, у нас
