раб, пока не сбросит с себя ига власти.
С. Фор тоже называет рабами членов демократии: «тот, кто назначает уполномоченного с определенною ролью спеться с другими уполномоченными в деле установления законов, принимает вперед и по чести предложение подчиниться желаниям этих законодателей и, тем самым, отрекается от всякого права на неповиновение. Следовательно, он перестает быть свободным и, волею неволей, становится рабом. Это принятое, желанное, искомое рабство».
Сравнивая отношение к власти массы русского и французского, напр., народов, мы ясно видим, что в первом нет и тени того уважения к закону и власти-правительству, какое наблюдается во Французской демократической республике.
VI.
Нельзя не напомнить в заключение пророческих слов М. А. Бакунина о том, что «никакое государство, как бы демократичны ни были его Формы, хотя бы самая красная политическая республика, народная только в смысле лжи, известной под именем народного представительства, не в силах дать народу того, что ему надо, т. е. вольной организации своих собственных интересов снизу вверх, без всякого вмешательства, опеки, насилия сверху, потому что всякое государство, даже самое республиканское и самое демократическое, даже мнимо народное государство, задуманное г. Марксом, в сущности своей не представляет ничего иного, как управление массами сверху вниз посредством интеллигентного и потому самому привилегированного меньшинства, будто бы лучше разумеющего настоящие интересы народа, чем сам народ.»
VII.
Надо, впрочем, заметить, что в «демократических» государствах пропаганда некоторых анархических идей не влечет за собою для анархистов тех диких репрессий, которые обрушиваются на них не в «свободных странах».
VIII.
В настоящее время необходимо выяснить вопрос, могут ли анархисты-коммунисты работать вместе с демократами (конституционалистами демократами, социал-демократами и их разновидностью социалистами революционерами).
Совместная работа с этими партиями не нужна и опасна для дела самоосвобождения трудящихся. Все они стремятся не к разрушению, а к сохранению и укреплению опаснейшего из врагов рабочего люда — государства. Все они стремятся реформировать, т. е., улучшить, а, следовательно, укрепить современное буржуазное общество. Даже отдаленная цель некоторых из этих партий, цель социал-демократов и социалистов-революционеров, является не социализмом, а ново-государственным капитализмом.
Мы можем идти вместе с демократами только в одном мало вероятном случае. Если они пойдут на современное правительство с оружием в руках, они очутятся рядом с нами. Но трудно рассчитывать на такое их выступление.
Для того, чтобы смести современное правительство, мы пойдем восстанием, вместе с демократами. Но мы не позволим захватить в руки их вождей власть над народами России. Против любого из захватчиков власти мы пойдем, как вооруженная сила.
Стачки ведутся рабочими; в рядах бастующих рабочих всегда будут анархисты, в их рядах могут быть и не сознательные рабочие — социал-демократы. Но мы протестуем против лживого хвастовства социал-демократов, что они создают и ведут стачечное движение в России.
Всегда в народных массах и вместе с ними, стремясь все вперед и вперед, не отказываясь от самой мелкой работы, но, с железной последовательностью идя к нашей великой цели, — к разрушению властного капиталистического общества, к будущему строю равных и вольных людей, мы будем работать и бороться за анархический коммунизм.
Да здравствует анархия!
1
Законодатели Франции, писал А. И. Герцен выдумали, что suffrage universel (всеобщее голосование) — все, но что однажды избранное всеобщим избранием Собрание имеет силу и власть султана. После июньских дней, когда Собрание назначило безобразную коммиссию, — нашлись люди, спросившие, какою же судебною властью она будет пользоваться и каким формам подчинена? Сенат объявил, что она облекается властью Собранием, которое, по самодержавию своему, имеет право ее так учредить. Мы, наконец, опытом и летами совершеннолетни: если это не l’etat c’est moi (государство это — Я), если это не принцип рабства, деспотизма,- то где же он резче высказался?» Гораздо позднее почти тоже говорит проф. Дюги; «революция, закончившаяся в 1848 г., сделала ничто иное, как дала нации или, скорее, большинству, выражающему ее мнимую волю, пользование властью, принадлежавшей нашим прежним королям.» «Не является ли парламентская демократия, — спрашивает Э. Берт, — божественным правом магической власти государства, перешедшей от короля к партиям, выражающим так называемый народный суверенитет?... Закон, исходящий от наших современных парламентов, окружен почетом еще более суеверным, чем это было по отношению к самым абсолютным королям и можно сказать, что современное законодательство еще более порабощает, чем прежнее законодательство» и т. д. и т. д.
